Читать «Жизнь Пушкина. Том 2. 1824-1837» онлайн - страница 358
Ариадна Владимировна Тыркова-Вильямс
– Ах, какая тоска, – говорил он Далю, – сердце изнывает…
Он просил поднять его, поворотить на бок или поправить подушку, – и, не дав кончить этого, останавливал.
– Ну так, так хорошо, вот и прекрасно, и довольно, теперь очень хорошо.
«Вообще он был, по крайней мере в обращении со мною, покладлив и послушен, как ребенок, и делал все, о чем я его просил.
– Кто у моей жены? – спросил он.
Я отвечал: много добрых людей принимают в тебе участие – зала и передняя полны с утра до ночи.
– Ну и спасибо. Однако же поди, скажи жене, что все слава Богу, легко, а то ей, пожалуй, там наговорят».
Одно время у Даля мелькнула надежда. «Пушкин это заметил, взял его за руку, спросил:
– Никого тут нет?
– Никого.
– Даль, скажи мне правду, скоро ли я умру?
– Мы за тебя надеемся, Пушкин, право надеемся.
Он пожал мне крепко руки и сказал:
– Ну, спасибо!
Но, по-видимому, он только однажды и обольстился моей надеждой».
А. И. Тургенев в письме к Нефедьевой, которое писал в квартире Пушкина утром 29 января, передает сходный разговор, но с другим оттенком:
«Пушкин не заметил, что жена в комнате, и при ней спросил Данзаса, думает ли он, что он сегодня утром умрет, прибавив:
– Я думаю… По крайней мере, желаю этого…
Когда приступ боли обострялся, Даль советовал:
– Не стыдись своей боли, стонай, тебе легче будет…
– Нет! Жена услышит. И смешно, чтобы этот вздор меня пересилил. Не хочу!»
На третий день, к утру, страдания немного утихли. Пушкин воспользовался этим, чтобы попрощаться с семьей и друзьями, которые два дня не отходили от него. Только бедную Элизу Хитрово не пустили к нему. Она несколько раз приезжала. Плакала. Громко всем пеняла, что не уберегли поэта. Молилась, стоя на коленях у дверей кабинета, где он умирал. Проститься с ним, прикоснуться к нему, еще живому, ей не пришлось. Но и горевать долго не пришлось. На следующий год она умерла
Пушкин позвал жену, простился с ней. Потребовал детей. Они спали. Их принесли полусонных. Он молча клал каждому руку на голову, крестил и слабым движением руки отсылал от себя. Потом велел позвать из соседней гостиной Жуковского. «Я подошел, взял его похолодевшую, протянутую ко мне руку, поцеловал ее: сказать ему ничего я не мог, он махнул рукой, я отошел».
Ему уже трудно было говорить, да и припадки боли возвращались. «С нами прощался он среди ужасных мучений и судорожных движений, но с духом бодрым и с нежностью, – писал Вяземский Денису Давыдову, – у меня крепко пожал руку и сказал: прости, друг, будь счастлив».
Он захотел проститься с Карамзиной. За ней послали. Она пробыла около него несколько минут, стала уходить. Пушкин ее вернул:
– Перекрестите меня…
Она благословила его. Пушкин поцеловал ей руку. Она быстро вышла.
Он сам прощупал себе пульс, посмотрел на доктора Спасского усталыми глазами и сказал:
– Смерть идет!
Смерть уже стояла у его изголовья. Пульс падал. Руки холодели. И вдруг Пушкину вздумалось поесть морошки. Когда ее принесли, он потребовал, чтобы жена его покормила. Наталья Николаевна, стоя на коленях около дивана, дала ему с ложечки несколько ягод, потом припала лицом к его лицу. Пушкин погладил ее по голове и ласково сказал: