Читать «Дитя с зеркалом» онлайн - страница 50

— Тут.

— А почему я не видел?

— Ты две недели был на больничном.

— А ещё две?

— Ты был слишком грустен…

— Логично.

— Пойдём к заливу, а то мы пропустим восход.

— Пойдём!

Зар помог мне подняться, снял фартук, отнёс его в подсобку и надел куртку. Мы вышли на Большой проспект, правда на этот раз очень большой, и направились к заливу.

Светало, мы шли медленно, молча. Я ощущал его рядом, я слушал его шаги, его дыхание. Он улыбался и смотрел себе под ноги. Он молчал. О чём он молчал? Обо мне, о себе?

О чём молчит до бесцветности голубое небо, раскинувшись ободом вдоль всего этого проспекта, словно бы уходящего в горизонт? О себе, о нас, обо мне? Как можно сказать, о чём молчишь?

Я думал:

«Мне кажется, что Зар изменился, только кажется. Если кто из нас двоих и переменился — так это я, но от этого изменился и Зар. Какой же он на самом деле? Может быть, его нет?

Иногда он шаркает ногами, он делает это специально, с игривой неловкостью, он пританцовывает, но так; чтобы никого не смущать. Сейчас он и сам смущён, он смущён мою. Как я могу знать об этом? Его образ во мне абсолютно разрушен. Чем? Он мне лгал о своих путешествиях, но ведь он не хотел обмануть. Что такое ложь? Ложь — это когда я хочу обмануть или когда я обманываю?

Секундочку, когда же я не обманывал, если ни одно моё слово, ни одна моя мысль никогда не достигла другого не будучи изменённой (преломлённой, интерпретированной, расшифрованной) им в нём самом?

Не значит ли это, что я никогда не говорил того, что говорил? Формально мне лжёт даже это небо, ибо оно не имеет ни цвета, ни пространственности — всё это создано мною, моим мозгом, моими анализаторами.

Что же со мной происходило прошлым вечером? Собаки — ладно, но змея, змея-то явно мне привиделась? Я болен? Кто вчера смотрел на меня, стоя у кирпичной стены, Зар или его призрак?

Его образ во мне абсолютно разрушен. Заратустра кажется мне чужим, отдалившимся, неизвестным. Впрочем, нет. Сейчас он ближе ко мне, чем когда бы то ни было. Я ощущаю его живым, он Другой.

Странно, но я действительно не думаю о том, как мне себя с ним вести. Но всё-таки я сдерживаюсь, да, я сдерживаюсь. Мне хочется его беречь. Но разве могу я беречь Другого, не будучи самим Собой?

Его образ абсолютно разрушен… Аллилуйя, а ведь это то, что доктор прописал!».

В этот момент я остановился, повернулся и пристально посмотрел на Заратустру.

Высокий лоб, миндалевидные глаза под густыми чёрными ресницами, явственно проступающие скулы, почти квадратный подбородок, словно резные воскообразные губы нежно-розового цвета, убранные назад волосы, широкие плечи, одетые в тёмную куртку…

— Андрей, это я, — сказал он тихо, глядя мне прямо в глаза, мгновенно намокшими глазами. Но мне казалось, что он не шептал, а кричал мне.

— Не кричи, я знаю, — тихо и уверенно произнёс я в ответ.

Я открыл руки, и он обнял меня. Меня обнял этот большой человек, обнял, как маленький ребёнок, истосковавшийся, напуганный, любящий. Он плакал, уткнувшись в моё плечо, Заратустра плакал.

Я чувствовал тепло его рук, я смотрел на залив. Небо, раззолочённое просыпающимся солнцем, впускало в себя гордое светило, чтобы поблёкнуть в его великолепии.