Читать «Последний сын дождя» онлайн - страница 63

Давно, с выпадения снега, чуял он где-то в лесу средоточие человечьего запаха, но поначалу не шел на него, потому что боялся огня, грома и боли. Пахло и мучным — шатун тянул вперед трубкой чуткие губы, припадал к снегу, горько взрявкивая. Когда же и конский дух доходил до носа — дыбом вставала шерсть на загорбке, и он бежал туда, откуда пахло тепло и вкусно, чтобы, вскочив на круп, бить и терзать, покуда жертва не свалится грудой желанного мяса. Однако так ни разу и не добрался до землянки: что-то отпугивало, и он только трусливо ползал вокруг нее, жадно внюхиваясь. Прячась за деревьями, он видел, как кентавр с Федькой выходили из землянки, видел, как они возвратились обратно, но не осмелился разорить ее в их отсутствие. Как-то и ему повезло: задрал приплутнувшую собачонку, набежавшую в лес с человеком, и сытно полакомился. Вчерашней ночью, замученный голодом, он освирепевшими глазками следил за землянкой и ждал, когда оттуда покажется кто-нибудь один, не оба вместе. Он бросился за Федькой, едва тот встал на лыжи, чтобы догнать и содрать со спины кожу вместе с фуфайкой. Но бежать по снегу ему было неходко, и человек ушел от него по накатанной лыжне легко и быстро, не подозревая о минувшей опасности. От неудачи медведь рассердился еще больше, забарахтался в сугробах, поднимая шум на весь лес. Но вернуться к землянке он уже не мог, так как забыл о ней, утеряв надолго из поля зрения, а нюх, запаленный погоней, не мог уже учуять соблазнительного запаха живого конского тела. Иначе он, разъяренный и голодный, непременно вернулся бы туда и учинил разгром. Теперь он уже ничего не боялся. Для медведя, начавшего охоту за человеком, нет запретов.

Перья тетерки согрели иззябший нос шатуна, покуда он, разодрав птичье тело, чавкал его. Кровь птицы, мозг из хрумкнувшей в зубах маленькой головки снова дали чутье, обеспокоив его жаждой нового убийства. Медведь внюхался, пытаясь уловить направление тока пахучего воздуха, где сладко мешался запах конского и человечьего тела. Пятачок его задергался, морщась и изгибаясь. Вдруг шатун сделал стойку, шумно и радостно вздохнул, опустился на четыре лапы и походкой знающего свою цель хищника направился туда, где томился кентавр Мирон, друг лесного жителя Федьки Сурнина.

36

Федька в это время сидел в сельсовете и ждал Ивана Кривокорытова. Он нарочно не стал заходить к председателю домой, выкладывать там свой тайный уговор с Мироном — считал, что в казенном учреждении это будет выглядеть и солиднее, и надежнее. Иван убежал с утра на совещание к Мите Колоску, и Сурнин маялся теперь, поглядывая в окно, в обществе молчаливой пожилой Дуси, секретаря-делопроизводителя. Он пытался несколько раз заговорить с ней, но Дуся взглядывала на него укоризненно, напоминая, что он находится не в таком месте, где ведут пустые разговоры, и Федька сразу испуганно замолкал, начинал быстро мигать. А впрочем, на сердце у него было хорошо. Сегодня, ни свет ни заря, притащился дед Анфим, отдал даром старую Федькину мечту — большой бердановский приклад. И даже не объяснил, почему отдает: только щерился в беззубом хохоте да махал руками, как пьяный. А и пущай! Не все ли равно, пошто отдал? Дарит—значит, уважает. Как это хорошо! Приклад лежал теперь у Сурнина на коленях, и он ласкал его, хоть и не додумался еще, как его приспособить к делу. Правда, до дела в Федькиных руках никогда не доходила ни одна еще вещь. Скорее всего полежит недельку приклад на видном месте, поласкает взгляд, а потом надоест хозяину и тот забросит его в темную чуланку, где он или истлеет, или будет заигран ребятишками. Но это теперь не главное! Главное — дедко Анфим его уважает! Мильке много лучше: спит, сердешная. Тоже хорошо. Вообще вся деревня с ним сегодня, когда он шел к сельсовету, даже здоровалась как-то особенно: низко, немножко торжественно наклоняли головы бабы, мужики крепко жали руку, заглядывали в глаза, спрашивали о его и супругином здоровье, о погоде. Сам Гриша Долгой разговаривал как с равным, советовался, как лучше укрепить перекрытие на свинарнике. Затаенное, приподнятое было настроение у всех, и Федька чувствовал, что и он тому причиной. Надька Пивенкова, встретясь, вся прямо потянулась, извернулась в его сторону, напоминая о холостой печали. Все это давало повод Сурнину почувствовать себя значительным человеком, и он начал думать, что знакомство с другом-сердягой даст ему уважение не только односельчан, но и людей больших, высоких по положению, может быть, даже правительственных, которым он станет устраивать консультации у Мирона, вроде как Кривокорытову. Тогда уж ему никакой Авдеюшко не будет страшен! Улыбнутся его пять лет! Только двое не обратили сегодня на Федьку особенного внимания: учительница Ксения Викторовна да сельсоветская Дуся. Но на них Федька не думал обижаться, что с них взять: одна вообще неясно о чем думает и говорит-то все невпопад, ничего вокруг не знает, словно не замечает, а другая в жизни ничем и никем, кроме себя и своей коровы, не интересовалась. Бог с ими!