Читать «Ягодные места» онлайн - страница 92
Евгений Евтушенко
— Это не ты… — сказала Груня. — Это не ты…
— Это я, — ответил Сережа. — Это я всегда пою на тропинке.
— Нет, это не ты… — покачала головой Груня. — Ошиблась я… Тот всегда поет про какой-то коридор…
— Про какой коридор?… — ошеломленно сказал Сережа. — Я ничего такого не пою…
— Да не в песне дело. Голос у него не твой.
И тогда Сережа вспомнил, что когда Ситечкин по утрам перед карманным зеркальцем, прикрепленным к колышку палатки, работает над своим пробором, то обычно поет довольно бархатистым баритоном «Тореадор, смелее в бой…».
— Это не коридор, это тореадор… — упавшим голосом сказал похолодевший Лачугин.
— Во-во, правильно! «Ты в коридор… смелее пой…» Да и голос, голос настоящий, не то что твой. Ты ведь кричишь, а не поешь. А он — поет… Кто же это он?
— Ситечкин… — пробормотал Сережа. — Тот, которого вы веткой отхлестали.
И внезапно слезы обиды за то, что он кричит, а не поет, подступили к его глазам, и он заплакал. Ему было стыдно, он хотел подняться и убежать, а ноги не подчинялись. И вдруг он ощутил на своем лице шершавые ласковые ладони, стирающие ему слезы.
— Ой, да ты обиделся на меня… Как дите, прямо как дите… И почему это бог тому мордовороту-охальнику голос дал, а не тебе… — Тут Груня осеклась. — Да и у тебя голос, наверно, хороший. А может, даже и лучше, чем у него… Только голос твой изнутри еще не вынутый.
— Как это — не вынутый? — всхлипывал Сережа, но уже утихал.
— В горле он застревает… Ты его дальше горла не пускаешь. А поют грудью. Только почему и ты по-иностранному поешь? Что, у нас русских песен не хватает?
— Я, может, спел плохо, но это хорошая песня, — сказал Сережа. — Ее поют американские прогрессивные студенты…
— Какие? — переспросила Груня. — Негры, что ли?
— Почему негры? И белые тоже есть прогрессивные.
— А о чем же поется в этой песне?
— Припев там такой:
— Ишь ты… А я и не поняла. Теперь все ясно. А по-иностранному напой… Только тихонечко…
Сережа напел.
И вдруг случилось чудо: Груня сразу повторила без слов эту мелодию редким по красоте грудным голосом, поднимая ее все выше и выше, так что песня расширилась, окрепла, стала больше этой избы, только теперь уже нельзя было понять, чья это песня — американская или русская.
— Хочешь, еще спою? — спросила Груня. — Мамину, покосную.
— Хочу, — покорно ответил Сережа.
И Груня запела:
— А почему ты говоришь, что эта песня — мамина? — спросил Сережа.
— А ее мама придумала. Она любила песни придумывать…
— Сама писала?
— Да нет, какой там писала! Она неграмотная была. Придумывала. В уме, значит, складывала.