Читать «Проклятый и благословенный» онлайн - страница 22

Каждый раз я отбрасываю эти мысли, полагаю их явным бредом, но они возвращаются ко мне с неизменным упорством. Параллельно же с ними зачастую всплывает другая идея, более здоровая и трезвая, даже скорее отрезвляющая. Не напоминает ли диалог команды бота с обитателями иного мира «беседу» человечества с природой?

Мы задаем ей вопросы, наделенные вполне понятным НАМ смыслом, она отвечает на них ПО-СВОЕМУ, пользуясь СВОЕЙ логикой, руководствуясь СВОИМ семантическим строем. Мы столбенеем и либо изменяем вопрос, либо изо всех сил тщимся понять ответ. Если последнее нам удается, мы делаем колоссальный шаг вперед и именуем его прогрессом в науке, если нет — сваливаем неудачу на опыт, обвиняя его в «нечистоте», или же на экспериментаторов, ловя их на непоследовательности и торопливости.

Во всяком случае, что бы ни стояло за «сном» Борттехника, я всегда слышу в нем по крайней мере одну — тихую и вкрадчивую ноту: так ли уж сильна она, логика нашего познания? Логика Вашего познания, доносится до меня шепот Неведомого.

На моем столе остается последняя непроигранная фонна — Помощника Командира. Однако желание выслушать и ее тоже пропадает. Я устал. Конечно, я знаю ее чуть ли не наизусть, как знаю и остальные, обычно это не мешает мне каждый вечер загружать проигрыватель неизменной программой. Но сегодня… Пусть программа остается незаконченной. Вот если бы мой изначальный выбор такого на фонну Помощника, у меня, наверное, до сих пор звучали бы в ушах последние слова его: «Будь ты проклят, вакуум!» Равно как и его сетования на собственную ненужность в экспедиции: мол, традиционная мера безопасности, мол, никчемная фигура, мол, если бы да кабы, если с Командиром что-нибудь случится, тогда… И его леденящий рассказ о том, как перед возвращением на Землю он включил «контрольную» электрофонную запись, то есть фонну Корабля, и услышал, что на протяжении минуты-той самой, когда у всех были «сновидения», — кают-компанию сотрясал оглушительный, запороговый вой, который во время эксперимента никому, естественно, слышен не был. И описание его собственного «выродка»; он несся в черном узком тоннеле в каком-то потоке то ли воды-не-воды, то ли сжатого воздуха-не-воздуха и, повинуясь течению, убыстрял движение, замедлял его, останавливался, снова мчался, кружился в вихревых возмущениях в каких-то шарообразных коллекторах, встречавшихся на пути, и все это без проблеска света, и не было никаких ощущений: тепла или холода, голода или жажды, бодрости или усталости, сна, времени, нехватки воздуха — и не было желания вырваться из тоннеля, но не было и апатии — так он несся бесконечно долго или, напротив, совсем недолго, и только чувствовался запах, причем бил он не в ноздри, потому что и дыхания-то не было, а чувствовался вообще — далекий, забытый, младенческий запах: теплый аромат материнского молока.