Читать «Сон о Кабуле» онлайн - страница 84

Город, среди которого оказался Белосельцев, повиновался таинственным законам бытия, в котором капиллярными, невидными глазу сосудами перемещались частички вещества, капли энергии, блестки света, как в огромном муравейнике, имеющем множество ходов и слоев, где двигались слухи, возникали знамения, случались приметы. Каждая отдельная жизнь сочеталась с общей, клубящейся жизнью, состоящей из множества чешуек и клеточек. В это загадочное скопище, в таинственное сплетение ударила революция, въехали танки, вонзились мегафонные выкрики. Энергичные молодые нетерпеливые люди разворошили муравейник, и множество встревоженных пугливых существ заметалось, унося от света белые зародыши и личинки, обороняясь крохотными остриями и жалами, брызгая пахучими ядовитыми каплями.

Так думал Белосельцев, рассматривая план Старого города, напоминающий срез окаменелого дерева, в трещинах, морщинах и кольцах.

– Кадыр, я хотел подробнее расспросить тебя о подполье. Ты обещал рассказать, – Белосельцев знал общую картину свержения Амина. Штурм Дворца силами советского спецназа. Ликвидация на месте головки «халькистов», начальника безопасности и гвардии. Доставка в Кабул нового руководства «Парчам» в закрытых вольерах для перевозки редких животных. Смена режима напоминала операцию по пересадке органа, когда на место ампутированного и больного, среди брызгающей крови и блестящих зажимов, вживляется новый. Вшивается, встраивается в измученную плоть, которая сначала отторгает его, вскипает, воспаляется, обугливается сукровью. А потом, смиряясь, сживляется с ним. Скрепляется новыми тканями, продолжая хранить невидимые рубцы и порезы. – Расскажи, как ты боролся с Амином.

– Боролся с Амином в подполье. Была борьба, была тюрьма Пули-Чархи. Били живот, почки пробили, печень сейчас болит. Когда бежал из тюрьмы, товарищи укрыли меня прямо тут, в Старый город, за Май-ванд. Такие норы, дома, если спрячешь, до старости никто не найдет. Отпустил усы, стал носить чалма. Если б ты меня увидал, не сказал – Кадыр инженер. Сказал – Кадыр лук торгует. Чуть что, сразу уходил, другое место жил…

Белосельцев старался ухватить образ этой исчезнувшей подпольной борьбы, в которой одна часть партии искала другую, чтобы мучить, пытать и расстреливать. И эти охоты и пытки, прерванные штурмом Дворца и вводом советских дивизий, перешли в глухую неисчезающую вражду, парализующую революционную партию.

– В подполье у меня была группа, пятнадцать людей. Доставали оружие, пистолет, автомат. Покупали, у полиции отнимали, другие сами нам давали. Моя задача – пойти в армию, там агитировать…

Белосельцев фиксировал эпизоды борьбы. Сцены нелегальных собраний. Тайный полигон в песчаных холмах, где незнавшие пистолетов подпольщики учились стрелять. Тайный подвал под баней, где работал печатный станок. Хождение по Грязному рынку, где клеили листовки с воззваниями. Сидение в лохмотьях на улицах, у мостов, у мечетей – разведка аминовских машин и конвоев. Белосельцев испытывал профессиональное возбуждение, восстанавливая реальный процесс. Однако радовался до известной черты – он был отчужден от процесса, в нем были иные участники, рисковали, умирали под пытками. Он был аналитик, исследователь. Знания доставались легко, путем пересказа.