Читать «Жена напрокат» онлайн - страница 39

Анатолий Никифорович Санжаровский

Тогда я сменил пластинку и полюбопытствовал о досуге и самочувствии Зудякова, зная, что он оставляет в ведомости автографов на два с половиной уха. Но не все же двадцать четыре часа в сутки печёт он рубли. Когда-то и отдыхает.

Как?

Утром он мечтательно и мучительно ждёт почту.

Письмо!

Он вожделенно вскрывает послание, пробегает первые строчки и уверенным руководящим шагом ложится на курс преподавателя Дудякова.

– Что делать с тобой, великий ты мой артист подгорелого театра? Ты что вчера залажал? – патетически вскинул руку с конвертом. – Что же это за сольфеджирование? Вот…

Он уставился в письмо, запел угрожающим речитативом:

– «Мы, родители, уведомляем вас, товарищ директор, что нам очень больно видеть Якова Андреевича Дудякова на снегу. Они были выпивши и могли простудиться… У них, поди, в трубочку завернулись уши от холода…» Какая баркарола! Ты что, фигурист, лошадиными дозами?

Дудяков принципиально изучает пол, повинно скребёт свой затылок.

Зудяков – свой.

Наконец Зудяков обрывает паузу.

– Такую фугетту оставлять нельзя. Действуй!.. Ну чего ни с места? Твой нешевелизм меня удручает… Две ноты крестом не можешь изобразить? Ну нульсон! Хоть скоммуниздь где на фёдора… Лабай! Давай аллегретто!

Дудяков готов занять на омовение жалобы хоть у Бога, хоть у учащихся. Кто даст скорее.

Искомая сумма находится.

Бедным родителям вечером снова больно.

«Фигуристов опять разносят по домам».

Непосвящённые могут от умиления расплакаться.

Надо же!

Как в Нежносвирельске почитают отцов музыки.

На руках носят!

А всё куда проще.

Музыкальные отцы хватили лишку и потеряли способность передвигаться по горизонтали. Их так и подмывает пасть трупами на землю. Между близкими и тружениками хитрого домика разгорается конкуренция. Оттого, кто вперёд подоспеет, зависит, где проведёт музыкальная персона ночку. Дома или вне.

Если почта не приносит родительского сигнала, настроение у директора падает ниже некуда.

Тогда он подходит к первому попавшемуся сослуживцу мужского образца и тоскливо предлагает:

– Погрустим…

Это предложение выпить за счёт приглашаемого.

Мне рассказывали на вечере воспоминаний зудяковских странностей, разумеется, не для печати:

– Сидишь с ним по ту сторону столичной и грустишь. Щекотливый переплётишко. Идёшь с ним и дрожишь. Вот такой концертарий! Сам не пьёшь, а отказаться – Боже храни! Ну, если не собираешься больше работать, дело хозяйское… А если не планируешь устраивать проводы с музыкальным миром, то…

Как Дудяков ни отбояривался, но Зудяков своей властью навёл-таки его в понедельник, тринадцатого января, на грусть.

Хорошенько погрустили в ресторанчике.

Вышли на воздух.

– Сочини ораторию! – размажисто распорядился Зудяков.

В подстрочном переводе с музыкального это означает: купи бутылку.

Подчиненный был без финансов.

Зудяков сочинил сам и, болезненно соблюдая служебную дистанцию, сунул ораторию в дудяковский карман.

Кажется, пошли.

Тут весь горизонт заполнила собой жена Дудякова с ребёнком и распорядилась следовать мужу за нею в магазин.

Дудякову стало весело и он бездумно переметнулся в новый лагерь. При этом торжественно вручил Зудякову его ораторию с развёрнутым комментарием: