Читать «Жена напрокат» онлайн - страница 17

Анатолий Никифорович Санжаровский

Из смутной толчеи вырвалась женщина со взлохмаченной головой и победно подняла за задние конечности хрячка, бросила румяному:

– Во что ценишь, Митрич?

Улей притих, слушает торг.

Пётр Дмитриевич шапку набекрень, поскрёб несократовский лоб:

– А шут его знай… Тридцать!

Кто-то разочарованно присвистнул:

– Заломил…

– Перегибаешь палку…

– И-и, правдоть насчёт палки, – с опаской добавила женщина.

– Не хошь!? – взбунтовал Митрич. – Ложь назад в корзину!

– И-и, ложь!.. – передразнила.

– Ложь! Теперько за тридцать пять твой!

Женщина сердито швырнула боровка назад в плетёнку.

– Выбирай, граждане! – призывает Митрич, и толпа снова заработала локтями.

Наконец приживил к груди покупку мужчина с расстёгнутой рубахой:

– За сколько порадуешь?

– За двадцать пять!

– Поубавь, Mитрич. Я не рыжий.

– Ну, по рукам. Восемнадцать! Где наше не пропадало!

– Пиши в свою тетраденцию.

Поросят «отпускали в кредит».

Толпа снова наступает на сани.

И снова гудит ласковая мольба:

– Тише, черти. Живьём задавите.

За какие-то полчаса бригадир Пётр Дмитриевич Кишик сплавил с молотка двенадцать колхозных поросят.

Народ растекался со стихийной ярмарки с визжащими покупками.

Мужику с расстёгнутой рубахой, видно, очень пришлось ко двору существо с пятачком, и он нежно посадил его за пазуху. Сказал:

– Хорош… Смирный.

Коробейник Кишик сияет.

Я пристаю с интервью.

У него падает бесшабашный тонус.

Он конфузливо отнекивается от славы.

– Зачем освещать?

И так доверительно:

– Выбракованных рассовал. Сдал под пашню… Могет, последний раз пищали…

– !?

– Tут ничего кислого. Вы покупали поросят? А я покупал. Купишь, бывало, в Ряжске – ничего. Принёс в мешке домой – отпевай! Дело базарное. Вот…

1963

Смерть по графику

Иногда в голову приходят такие умные мысли, что чувствуешь себя полным идиотом.

Б. Крутиер

В конце квартала бабушка взяла да и приказала долго жить.

Юная внучка Зина Ермошина ударила челом перед Кудрявцевым: отпустите на бабушкины проводы.

Цеховой отец оскорбился:

– У меня тоже, слава Богу, умирали! Но я по похоронам не скакал. Пахал, а не ручкой с мавзолея махал! План давить кто будет?

Пришелица с какой-то дерзостью противилась.

Начальник смекнул, что усопшая не явится на него с жалобой в местком, и авторитетно рубнул:

– Нет! До конца месяца – три дня. Пожалуйста, покидай она нас первого – отпускаю тебя хоть на полмесяца. Да не сейчас. А то ты погребёшь и бабушку, и план цеха. Бабушке первого не отчитываться!

Думаю я над этой катавасией, и видится мне повеленье Кудрявцева:

«В связи с тем, что цех систематически берёт план штурмом в последнюю декаду, приказываю: личные мероприятия рабочих – регистрации брака, свадьбы, похороны, дни рождения, именины – проводить только в первой половине месяца, дабы потом быть вдвойне мобилизованными на отдачу общественно-полезному труду».

1963

У подножия славы

Смешно лукавить там, где серьёзно врут.

Г. Малкин

Жили-были Витёк и Ванёк.

Не в тридевятом царстве, энном государстве, а в Триножкине.

На заре туманной юности полюбили «королеву».

Стали квадраты рисовать.

Поле – холст. «Беларусь» – кисть.

Стройная «королева» тянулась в небо, будто с выси хотела поведать, какие чудные у неё поклонники. Под ветром гимны пела им.