Читать «Большая любовь» онлайн - страница 15
Максим Горький
Он и дедушку любит; однажды на вопрос его: «Кем ты у меня, Ванёк, будешь, когда вырастешь?» — Ваня, играя шёлковыми волосами длинной, как у святого, дедовой бороды, ответил уверенно и спокойно:
— Жуликом тоже…
— Почто — жуликом? — смеясь и удивляясь, спросил дед.
— Ты — жулик, — кратко объяснил Ваня.
— Та-ак! — серьёзно протянул дедушка, прижимая к себе сухими руками ребят. — Это кто же говорит, что я жулик? Мама твоя, Любаша, а?
— Нет, — объяснила девочка, отрицательно мотая головой. — Это мужики кричали…
— Большущие такие мужики, три мужика, — добавил Ваня.
— Где же это они кричали-то?
— У монастыря…
— Мы шли в лес.
— Последний раз когда…
— Это они про меня, про Хряпова?
— Да-а, — сказала Люба. — Страшные мужики… такие. — Она нахмурила брови и надула щёки, изображая страшных мужиков, но Ваня не согласился:
— Вовсе не такие…
Соскочил на пол и, пошатываясь, размахивая руками, закричал:
— Жулик он, Хряпов, старый колдун…
— Пьяные, значит, были, — сообразил дедушка, вздыхая, спустился с лежанки и стал ходить по комнате руки назад.
— Н-да-а! Пьяненькие, господь с ними, — бормотал он. Потом тихо и гнусаво запел:
Его серые брови вздрагивают, а глаза как будто ищут чего-то на потолке и стенах.
Внук смущал деда, а дочь всё чаще и чаще ставила в трудные положения свою мать.
Однажды, когда ей было уже семь лет, лёжа в кровати, она обняла ручонками тонкую шею матери и сказала ей на ухо:
— А я знаю, что папа тебя не любит…
Варвара Дмитриевна вздрогнула, но не ответила ни слова.
— И меня не любит тоже.
— Спи, детёныш, — тихонько освобождаясь из объятий дочери, сказала мать.
— Это правда, мама? — спросила девочка, не отпуская её.
Мать, подумав, ответила:
— Правда, Люба. Он только себя хочет любить…
— Нет, — оживлённо и уверенно перебила её Люба, — он соседку Павлу Никаноровну…
— Кто тебе сказал? — с тихим отчаянием воскликнула женщина.
— Нифонтова Маша. И Нифонт тоже говорил, что папе надо тебя любить, как он Машу любит, и сказал, что папа злой дурень…
Люба говорила спокойно, без волнения, но в голосе её заметно звучала обида. Она скоро уснула, а мать, заложив руки за шею, долго сидела у кровати, глядя в потолок, не шевелясь и словно не дыша. Порою из глаз выбегала скупая, светлая, холодная слеза, катилась медленно по бледной щеке и падала на кружево капота. Под утро пришёл муж, он, раздеваясь, толкал ногами стулья, отдувался, икал и ворчал.
Она дважды осторожно подходила к двери в соседнюю комнату и, закусив губы, стояла пред нею минуту, пять. Потом он захрапел, громко и жирно.
С этой ночи Варвара Дмитриевна стала относиться к дочери, как ко взрослой.
— Я, вероятно, нехорошо делаю, Люба, — говорила она ласково и серьёзно, — но я не умею, не могу иначе, я должна, мне кажется, всё говорить тебе, на всё отвечать. Может быть, это вредно и отнимет у тебя весёлость лучших лет жизни, убьёт тебе душу, — но я не знаю, не знаю, как быть!
