Читать «Всё хоккей» онлайн - страница 209

Маслов со всей ладонью надавил на пульсирующие виски. Я видел, что ему больно вспоминать. И что наконец-то он хотел все вспомнить. И, наверное, без меня. Мы довольно долго сидели молча, я успел еще выпить виски и выкурить две сигареты. Я прекрасно знал, что Маслов не будет вдаваться в подробности. Он специально скажет главные факты, которые смогут его уличить до конца. А подробности он оставит для себя, для своих бессонных ночей, для своей совести, для всей оставшейся жизни. Меня подробности не касались.

— Да, вот так все и произошло, — словно на заседании суда начал он. Сухо, бесстрастно, безоговорочно. — Женя была пьяна, но за руль не села, несмотря на сумасбродность ее натуры, у нее было железное правило профессионала — пьяным за руль не садиться. К тому же она, наверное, очень хотела жить. Я был за рулем. Хотя, конечно, мне было бы легче оправдать себя, что это по-пьяни мы залетели в пропасть. Вернее, только она. Но я был трезв как стекло. В машине она вела себя нервно, впрочем, что вполне оправдано для женщины, которую бросают. Много говорила, много плакала и тому подобное. Мы выехали за город и неслись по обочине обрыва. Она в порыве… ну, в общем, просто в порыве схватилась за мою руку. Я потерял управление, и еле успел выскочить из машины. И уже на обочине обрыва смотрел, как она летит вниз. Что было дальше — плохо помню. Но, видимо, о своей шкуре помнил прекрасно. Я побежал. Бежал долго. До самого города. И все было на моей стороне. Ни одного свидетеля. Моего трусливого предательского побега. В городе я взял такси. Все разрешилось легко, просто. И в мою пользу. Чего не скажешь о девушке. Девушке, которую я… я очень… Впрочем, остальные слова излишни.

Он говорил, глядя куда-то вдаль, в одну точку на стене. Словно на суде излагал бесстрастные факты. Которые ударили сильнее любого красноречивого, пылкого признания. И мне показалось, что он впервые исповедовался. Не судье, не священнику, не господу Богу. А самому себе.

— Егор Николаевич, вы несознательно причастны к гибели девушки, — я сам не узнавал свой голос, он был хриплым, чужим. Я знал, что чувствует этот Маслов. Я ведь тоже был причастен к гибели человека. — Вы плохо соображали. В этот момент больше всего хочется, чтобы отключилась память. Кто-то напивается до умопомрачения, кто-то глотает пригоршнями успокоительное. Каждый хочет забыть. С надеждой проснуться и узнать, что это был лишь кошмар. Но, проснувшись, память возвращается. И как пережить эту память? И победить ее? Профессор Маслов вам помог забыть. Он был теоретик по изучению человеческих душ, практик и прагматик, и великий ученый. Он мог дать индульгенцию на право забыть. А значит индульгенцию на преступление. И он дал. Но судить мы его не можем. Он не был плохим человеком, он был великим человеком, он не был плохим ученым, он был великим ученым, и он не был плохим, он был великим. И мы этого не поняли и не поймем только потому, что нам это не нужно и вредно. И это он понял раньше нас, он отказался от своего открытия. И простил себя, и нас. И свою смерть. И наше будущее после него.