Читать «Без последнего» онлайн - страница 6
Виктор Астафьев
Закричали Ванька с Васькой: «Граждане начальники! Граждане… Мы всегда… мы всегда были первые! Мы еще можем…»
Но нет пощады последнему, от веку нет, в любой жизни нет, в лагерной и подавно. Оттянул стрелок затвор, деловито, неторопливо поднял автомат. И тогда Ванька схватил вовсе ослабевшего Ваську и загородился им. Но автомат был новой системы, хорошо смазанный, — очередь прошила обоих братьев…
…Все так же выл ветер, все так же гудела тайга над фургоном. Печка притухла, люди не шевелились. Я протянул рассказчику сигарету.
— Проклятые фашисты! Немчура черная! — прошептала рядом со мной женщина.
Я подумал, человек из угла скажет: «При чем тут фашисты? При чем немчура?» Но он ничего не сказал. Ломая одну за другой спички, наконец добыл огня, начал жадно затягиваться, захрипел, задергался, закашлялся. Почти всех кашель встряхнул, все стали озираться, роняя какие-то, ничего не значащие звуки и слова вроде; «Н-на», «Чё деется…», «Боже мой, боже мой…»
Технорук передернулся, встал на одно колено, начал подбрасывать поленья в печь и, дождавшись, чтоб разгорелось, с усилием молвил:
— Ты вот что, дядя! Ты эти разговорчики брось. — Голос технорука напрягся. — Тут рабочий народ, корреспондент газеты… — Технорук замерз в свитеришке, распахнул дверцу печки, плюнул на пальцы, поленом колотил чадящую головню. Лицо его было сурово, негодующе, но вдруг насторожилось и в нем все и тут же отмякло — послышался кашель и говор на дороге — тракторист возвращался и разговаривал с тем, должно быть, человеком, который проспал на работу.
— Живы будем — не помрем! — потер руки технорук и словно спичкой чиркнул взглядом по углу, где курил и тянулся к печке выговорившийся человек.
Все в фургоне закашляли, облегченно зашевелились, радуясь тому, что скоро поедут на работу. Технорук начал цапать девок за что попало, и они не шибко упорно оборонялись, повизгивали, шлепали его по рукам. Всем сделалось снова не то чтобы тепло и легко, но привычно. Как бы винясь за что-то или подлаживаясь под момент, одна из бабенок пихнула локтем под бок рассказчика: — «сорок оставь», — свойски ему сказала. Затянувшись от недокурка, бабенка беспричинно захохотала и продекламировала ни к селу, ни к городу: «Мертвый у гроби сладко спи, жизней пользуйся живушшый…» и снова захохотала, как всем казалось, слишком громко, неуместно и снова совершенно беспричинно.
Но каково же было мое и всех спутников удивление, когда, наконец, прибыв на лесосеку, выгружаясь из фургона, мы обнаружили в углу дружно, в обнимку почивающих рассказчика и хохотавшую бабенку. Проявляя трогательную заботу, бабенка вколотила шапку на голову соседа, увязала, заправила его и сама, снаряжаясь, спрашивала, что ее спутник видел во сне. «Вот у меня завсегда тоже так, — вынимая из-под лавки топор и пилу, сетовала она: — Увижу — сто рублев нашла. Мац-мац — нету! Но как увижу блядство, что в штаны напрудила, проснусь — мокро-о-о…»
Я увидел, как забилась шапка на голове мужика, как заподпрыгивал горбом вздувшийся бушлат на его спине — он хохотал и топал по едва протоптанной тропинке в глубь леса. Новая серебристая пила качалась крылато, как у ангела за плечом, чуть позвякивая на морозе. Баба с топором на плече, поспешая за ним, колоколила: «А ишшо, не дай бог, свеклу парену увидеть. Н-ну, хуже, чем живого попку на вышке…»