Читать «Соло на ундервуде» онлайн - страница 9

Мы выпили прямо на лестнице. Бутылку поставили в угол. Грубин, уходя, произнес:

– Мы воздвигаем здесь этот крошечный обелиск!

Грубин с похмелья декламировал:

"Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы,

Мой друг, очнись и поддадим!…"

У Иосифа Бродского есть такие строчки:

"Ни страны, ни погоста,

Не хочу выбирать,

На Васильевский остров

Я приду умирать…"

Так вот, знакомый спросил у Грубина:

– Не знаешь, где живет Иосиф Бродский?

Грубин ответил:

– Где живет, не знаю. Умирать ходит на Васильевский остров.

Валерий Грубин – Тане Юдиной:

– Как ни позвоню, вечно ты сердишься. Вечно говоришь, что уже половина третьего ночи.

Повстречали мы как-то с Грубиным жуткого забулдыгу. Угостили его шампанским. Забулдыга сказал:

– Третий раз в жизни ИХ пью!

Он был с шампанским на «вы».

Оказались мы как-то в ресторане Союза журналистов. Подружились с официанткой. Угостили ее коньяком. Даже вроде бы мило ухаживали за ней. А она нас потом обсчитала. Если мне не изменяет память, рублей на семь.

Я возмутился, но мой приятель Грубин сказал:

– Официант как жаворонок. Жаворонок поет не оттого, что ему весело. Пение – это функция организма. Так устроена его гортань. Официант ворует не потому, что хочет тебе зла. Официант ворует даже не из корысти. Воровство для него – это функция. Физиологическая потребность организма.

Грубин предложил мне отметить вместе ноябрьские торжества. Кажется, это было 60-летие Октябрьской революции.

Я сказал, что пить в этот день не буду. Слишком много чести.

А он и говорит:

– Не пить – это и будет слишком много чести. Почему же это именно сегодня вдруг не пить!

Оказались мы с Грубиным в Подпорожском районе. Блуждали ночью по заброшенной деревне. И неожиданно он провалился в колодец. Я подбежал. С ужасом заглянул вниз. Стоит мой друг по колено в грязи и закуривает.

Такова была степень его невозмутимости.

Пришел к нам Грубин с тортом. Я ему говорю:

– Зачем? Какие-то старомодные манеры. Грубин отвечает:

– В следующий раз принесу марихуану.

Зашли мы с Грубиным в ресторан. Напротив входа сидит швейцар. Мы слышим:

– Извиняюсь, молодые люди, а двери за собой не обязательно прикрывать?!

Отправились мы с Грубиным на рыбалку. Попали в грозу. Укрылись в шалаше. Грубин был в носках. Я говорю:

– Ты оставил снаружи ботинки. Они намокнут.

Грубин в ответ:

– Ничего. Я их повернул НИЦ.

Бывший филолог в нем ощущался.

У моего отца был знакомый, некий Кузанов. Каждый раз при встрече он говорил:

– Здравствуйте, Константин Сергеевич!

Подразумевал Станиславского. Иронизируя над моим отцом, скромным эстрадным режиссером. И вот папаше это надоело. Кузанов в очередной раз произнес:

– Мое почтение, Константин Сергеевич!

В ответ прозвучало:

– Привет, Адольф!

Как-то раз отец сказал мне:

– Я старый человек. Прожил долгую творческую жизнь. У меня сохранились богатейшие архивы. Я хочу завещать их тебе. Там есть уникальные материалы. Переписка с Мейерхольдом, Толубеевым, Шостаковичем.

Я спросил:

– Ты переписывался с Шостаковичем?

– Естественно, – сказал мой отец, – а как же?! У нас была творческая переписка. Мы обменивались идеями, суждениями.