Читать «Соло на ундервуде» онлайн - страница 9
Сергей Донатович Довлатов
Мы выпили прямо на лестнице. Бутылку поставили в угол. Грубин, уходя, произнес:
– Мы воздвигаем здесь этот крошечный обелиск!
Грубин с похмелья декламировал:
"Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, очнись и поддадим!…"
У Иосифа Бродского есть такие строчки:
"Ни страны, ни погоста,
Не хочу выбирать,
На Васильевский остров
Я приду умирать…"
Так вот, знакомый спросил у Грубина:
– Не знаешь, где живет Иосиф Бродский?
Грубин ответил:
– Где живет, не знаю. Умирать ходит на Васильевский остров.
Валерий Грубин – Тане Юдиной:
– Как ни позвоню, вечно ты сердишься. Вечно говоришь, что уже половина третьего ночи.
Повстречали мы как-то с Грубиным жуткого забулдыгу. Угостили его шампанским. Забулдыга сказал:
– Третий раз в жизни ИХ пью!
Он был с шампанским на «вы».
Оказались мы как-то в ресторане Союза журналистов. Подружились с официанткой. Угостили ее коньяком. Даже вроде бы мило ухаживали за ней. А она нас потом обсчитала. Если мне не изменяет память, рублей на семь.
Я возмутился, но мой приятель Грубин сказал:
– Официант как жаворонок. Жаворонок поет не оттого, что ему весело. Пение – это функция организма. Так устроена его гортань. Официант ворует не потому, что хочет тебе зла. Официант ворует даже не из корысти. Воровство для него – это функция. Физиологическая потребность организма.
Грубин предложил мне отметить вместе ноябрьские торжества. Кажется, это было 60-летие Октябрьской революции.
Я сказал, что пить в этот день не буду. Слишком много чести.
А он и говорит:
– Не пить – это и будет слишком много чести. Почему же это именно сегодня вдруг не пить!
Оказались мы с Грубиным в Подпорожском районе. Блуждали ночью по заброшенной деревне. И неожиданно он провалился в колодец. Я подбежал. С ужасом заглянул вниз. Стоит мой друг по колено в грязи и закуривает.
Такова была степень его невозмутимости.
Пришел к нам Грубин с тортом. Я ему говорю:
– Зачем? Какие-то старомодные манеры. Грубин отвечает:
– В следующий раз принесу марихуану.
Зашли мы с Грубиным в ресторан. Напротив входа сидит швейцар. Мы слышим:
– Извиняюсь, молодые люди, а двери за собой не обязательно прикрывать?!
Отправились мы с Грубиным на рыбалку. Попали в грозу. Укрылись в шалаше. Грубин был в носках. Я говорю:
– Ты оставил снаружи ботинки. Они намокнут.
Грубин в ответ:
– Ничего. Я их повернул НИЦ.
Бывший филолог в нем ощущался.
У моего отца был знакомый, некий Кузанов. Каждый раз при встрече он говорил:
– Здравствуйте, Константин Сергеевич!
Подразумевал Станиславского. Иронизируя над моим отцом, скромным эстрадным режиссером. И вот папаше это надоело. Кузанов в очередной раз произнес:
– Мое почтение, Константин Сергеевич!
В ответ прозвучало:
– Привет, Адольф!
Как-то раз отец сказал мне:
– Я старый человек. Прожил долгую творческую жизнь. У меня сохранились богатейшие архивы. Я хочу завещать их тебе. Там есть уникальные материалы. Переписка с Мейерхольдом, Толубеевым, Шостаковичем.
Я спросил:
– Ты переписывался с Шостаковичем?
– Естественно, – сказал мой отец, – а как же?! У нас была творческая переписка. Мы обменивались идеями, суждениями.