Читать «Дефо» онлайн - страница 9
Дмитрий Михайлович Урнов
Потерю фамильного «де» новоявленные англичане возместили приобретением местных родственных связей и земель и уже через поколение чувствовали себя по-свойски в графстве Нортгемптон, в Восточной Англии, возле крупного текстильного центра Питерборо.
Окрестности Питерборо, как говорят, напоминают Голландию, так что фламандские эмигранты оседали здесь, возможно, еще и из соображений сентиментальных, но, если Дефо хотел подчеркнуть, насколько он все-таки англичанин, он вспоминал своего деда с материнской стороны, англичанина коренного, у которого имелось все, что положено более или менее состоятельному жителю «старой веселой Англии»: и поля, и скотина, и даже охотничьи собаки. Ну, как у Робинзона, ибо что, как не подобие «старой веселой Англии», устроит в конце концов на острове «моряк из Йорка»? Пусть его мир мал, ограничен частоколом, зато в этих пределах хозяин, владеющий кошками, собаками и стадом коз, представляется самому себе властелином целой вселенной.
В ту пору, когда родились отец Дефо и Робинзон Крузо, один коренной англичанин решил, судя по всему, покинуть Англию. Если мы учтем, что этот англичанин и был одним из тех, кто в промежуток времени между Шекспиром и Дефо социально изменил страну, то, стало быть, мотивы им руководили серьезные. Имя его – Оливер Кромвель.
Семейство Фо обзаводилось землей и скотиной, а этот Кромвель, хотя был типичнейшим провинциальным сквайром (помещиком средней руки), почему-то вдруг все распродал, начиная с собственного дома. Что ж, ведь он явился одним из зачинщиков антикоролевского бунта в парламенте. Тогда Карл I (он же Чарльз) парламент и распустил, точнее, разогнал, собственной единоличной волей и руками своих пособников – главаря сыскной палаты и верховного епископа. А Кромвель, убежденнейший протестант-пуританин, подумывал, видимо, проделать тот путь, который проделало семейство Фо, только в обратном направлении, – уехать до лучших времен по ту сторону океана, в Новый Свет.
Пуритане в это время преследовались с кровавой жестокостью. Вожди оппозиции – в тюрьмах или на эшафоте, откуда один из них, когда ему отрезали уши, крикнул по адресу короля: «Все равно я сильнее тебя!» И это была правда, потому что ни поборы (оправдание для них приходилось казуистически измышлять), ни внутренняя война с шотландцами (повод – введение нового молитвенника) – ничто не могло вывести из застоя английскую торговлю и промышленность.
Пришлось королю в поисках денежных средств опять обращаться к парламенту и опять очень скоро распустить его, за что парламент так и был прозван «коротким». Зато уж следующий парламент распущен не был. Названный «долгим», он заседал поистине долго, двадцать лет, на протяжении всего того времени, которое у буржуазных историков получило название «большого бунта». Это и была революция.
Положение дел в канун «большого бунта», когда отцу Дефо и Робинзону исполнилось по восемь-десять лет, отражено вполне наглядно в прошении, поступившем в парламент от имени «многих подданных его величества из города Лондона, его окрестностей и некоторых графств королевства». Читая теперь этот документ, мы с трудом в нем ориентируемся не потому даже, что на первом плане дела церковные, а все остальное просматривается через споры о религиозных обрядах. Уж очень путано – и в этом своя наглядность – сплетаются здесь прогресс и реакция, требования свободы и жесточайший фанатизм.