Читать «Карач-Мурза» онлайн - страница 23

Митрополит Алексей – человек обширного ума и большой государственной мудрости,-узнав о прибытии ордьнского посла, советовал великому князю принять его немедля и без нужды не раздражать хана в такой момент, когда перед Москвою уже стояла неотвратимая угроза войны с Литвой. Но, Дмитрий, глубоко чтивший святителя и с детства привыкнувший следовать его советам, в этом вопросе проявил необычную неуступчивость.

– Пусть пождет татарин! – решительно сказал он. – Не хочу, чтобы все эти мурзы да ханы мыслили, будто они на Руси хозяева и что так уже их русский государь страшится!

*Туг – бунчук, обычно из хвостов тибетских яков,-знак высших начальников в Орде. Количество хвостов отвечало их происхождению и рангу. Три хвоста указывали на принадлежность к роду Чингиса.

– Подумай, чадо мое,– промолвил несколько задетый митрополит,– к месту ли будет ньше хану когти казать? Я в том пользы не вижу. К тому же не знаем мы, с чем посол-то прислан. И может, для нас же лучше будет, коли мы о той без промедления сведаем.

– С чем он прислан – отгадать немудрено: сам знаешь, отче, боле двух годов мы хану Азизу дани не посылали. Тем паче не надо бы ханского посла зря злить.

– А какая в том беда? Все одно больше положенного он не спросит, а что положено – хоть так, хоть эдак отдавать надобно. Да я его долго томить не ставу, а и умалять себя перед погаными тоже не хочу! Нешто ордынские ханы наших послов сразу принимают?

Владыка вздохнул, но спорить больше не стал. Он хорошо понимал, откуда все это у Дмитрия: будучи наставником юного князя, он сам воспитывал в нем с малых лет неустрашимого воина, учил не гнуть спины перед ханами, последовательно и настойчиво готовить его для решительной борьбы с Ордой. То, что он теперь слышал от Дмитрия, было следствием его собственных наставлении и в глубине души его даже радовало. И потому он только сказал:

– Ну, гляди сам… Ты государь, твоя, стало быть, и воля.

Прошло несколько дней. Ханский посол терпеливо ожидал приема и никаких признаков гнева или неудовольствия не обнаруживал. Его часто видели разъезжающим по Москве на великолепном арабском жеребце, в сопровождении двух или трех нукеров, почтительно державшихся немного позади. Он с любопытством поглядывал вокруг, иногда придерживал коня у иных боярских хором, изукрашенных особенно искусной резьбой, издали долго смотрел на дворец великого князя, увенчанный златоверхим теремом и являвшийся замечательным образцом деревянного зодчества. Но к новым укреплениям близко не подъезжал и, казалось, даже не глядел в их сторону, хотя ему, как послу великого хана, никаких препятствий в том не чинили.

Держался он с достоинством, по без надменности,– не так, как обычно держали себя на Руси ханские послы. В беседы ни с кем не вступал, лишь изредка перекидывался со своими спутниками короткими фразами по-татарски. Однажды зашел в лавку искуснейшего московского бронника Ивашки Чагая, выбрал наилучший тончайшей работы юшман, по-русски спросил – сколько стоит, и заплатил сполна, не торгуясь, хотя Ивашка и заломил с него цену вдвое большую против обычной.