Читать «Коровка, коровка, дай молочка» онлайн - страница 40
Анатолий Семенович Семенов
— Картошки они мало садили — на жарево да суп заправить, — сказала Анисья. — Ну ещё поросёнку немножко…
— Так ведь и хозяйство было — поросёнок, птицы всякой полон двор.
— На поминках все подобрали дочиста. Афанасий всех кур зарубил, индюков и уток и поросёнка зарезал.
— Про Максимовну-то разве пришло бы кому в голову, — вдруг громко сказала Ольга: — Водолазам тыщами фуговала.
— А сколько угрохала на поминки, на ограду с памятником! — подхватила Марина Макарова: — Говорят, в городе на заводе заказывала.
— Потратила все денежки, — добавила Анисья, качая головой. — Наверно, на руки надеялась, что заживут скоро… Что работать начнёт. Оно вон как вышло.
— Сели на одну картошку, и вот результат, — сказала Наталья.
— Да, — согласилась Анисья, — если в доме ни копейки. Ни хлеба, ни мяса, ни молока… Одной картошки надолго ли хватит? В общем, гадай теперь как получилось.
— Ну, детки, отмочили номер.
— Максимовна, наверно, ни сном ни духом. Знает мать-то или нет? — спросила Марина Макарова, которая сидела ближе всех к девочкам.
— Нет, — ответила Нинка.
— А разве не видела, что вы пошли?
— Она хворает, на кровати лежит. Мы потихоньку. — Потихоньку, — усмехнулась Марина. — Задаст она вам перцу.
Нинка, чувствуя, что заварила кашу на всю деревню, повесила нос.
— В наше-то время! — сказала Анисья, сокрушённо качая головой. — Сорок лет Победы готовимся праздновать.
— А что тут особенного, — сказала одна из женщин. — Голод — не тётка.
— А что дома-то совсем нечего есть? — спросила девочек Анисья. — Шаром покати?
— Лук и морковку давно съели, а картошку позавчера, — ответила старшая.
— И два дня ничего не ели? — допытывалась Анисья.
Нинка молчала.
— Господи! Кто бы мог подумать! Про Максимовну-то!..
— Зато памятник отгрохала — залюбуешься.
— Не могла обождать с этим памятником.
— Обождать, конечно, надо было, но её и понять можно. Любимый человек не просто погиб на глазах, а ради неё погиб. Тут уж ни о чём не думала — лишь бы найти, похоронить и воздать почести как полагается, чтобы люди не могли упрекнуть ни в чём.
— Да уж, похороны-то были — — мать моя родная, — сказала Наталья, — у нас в селе таких отродясь не было. С музыкой, со знамёнами. Знамени однако два было.
— Два, два, — поддакнула женщина, забившаяся в самый угол возле вешалки. — Одно от колхоза, другое от леспромхоза.
— А народу-то сколько! — как сейчас помню — еле протискалась. Всю улицу запрудили.
— Почитай все село хоронило от мала до велика.
— Речи говорили. Куда там! Сам директор, потом Дементьев, потом ещё кто-то от колхоза. Кто третий-то?
— Михаил Бобрышев, комбайнёр.
— А речи-то какие! И в обиду не дадим, и в беде не оставим, и поможем.
— Речи говорить мастера-а.
— Недаром бедную Максимовну после каждой водой отпаивали.
— Ещё бы! — так трогательно. И про покойного и про сирот.
— Показать бы сейчас им этих сирот.
— Ой, еханьки, — вздохнула Наталья. — Языком болтать — не косить, спина не болит. — Она помолчала, глядя на девчонок и вдруг, улыбнувшись чему-то, толкнула под бок сидевшую рядом женщину: — Скажи-ка, Прасковья, как по-твоему, почему они с того конца деревни сюда пришли, и не к кому-нибудь, а к Ольге? А? Как ты думаешь?