Читать «Коровка, коровка, дай молочка» онлайн - страница 37
Анатолий Семенович Семенов
— На чём верхом? — спросила Анфиса.
— На тракторе, — съязвила Евдокия.
— В войну дело было, — пояснила Марья Дмитриевна, — в войну больше на лошадях пахали.
— А-а, — Анфиса закусила губу, усиленно соображая: — А чего это Нинка такая худющая? По-моему она не была такой.
— Точно, кожа да кости. В чём душа держится.
— Хворает, наверно.
— Хворала бы так не бегала бы сюда, а дома сидела.
— А кто видел Максимовну? Я как-то встретила её на улице. Ой! — страшно смотреть. Один скелет.
— Переживает, наверно.
— Да уж, переживать-то есть о чём. … Вечерняя дойка кончилась. Доярки расходились по домам. Анфиса спросила Дарью, когда они вышли на улицу с электрическими фонарями на столбах.
— Так и не пришла?
— Нет.
— Не нравится мне все это. Ой, не нравится! Чует моё сердце…
— Да я уж сама чую, — ответила Дарья.
— Давай завтра сходим к Максимовне и поговорим, — предложила Анфиса.
— Надо зайти и в самом деле, — согласилась Дарья. — Утром, сразу после дойки.
Но сходить к Верхозиным они не успели. События их опередили.
18
В тот день, когда Нинка не пришла на ферму, погода стояла неустойчивая. С утра было тихо, свежо. Потом сильно пригрело солнце. Мутные ручейки покрыли густой сетью окрестные поля и распадки, вытекая из огородов, ложбин и отовсюду, где ещё оставался заледенелый покров, соединялись в бурные потоки; матовое небо наполнилось трелями жаворонков и гулом колхозных тракторов, первый раз вышедших в поле на задержание влаги, а к вечеру поднялся холодный ветер, заморочало, и пошёл снег, — сначала мелкий, крупкой, потом хлопьями, и закружила метель.
Было уже совсем темно, и ветер выл всё сильнее, кружа возле труб и охлупней, забиваясь в щели, заметая снег к канавам и подворотням, когда Нинка и её младшая сестра Любка подошли к дому продавщицы Ольги Мартыновой. Девочки были одеты налегке, в демисезонных пальтишках. Любка тащила большую хозяйственную сумку. Сестры остановились у калитки и * молча стояли несколько минут, поглядывая то на ремешок от щеколды, качающейся на ветру, как маятник, то друг на дружку. Обе начинали уже дрожать от холода.
— Ты иди, — вдруг сказала Нинка, — а я подожду здесь.
— Ага! Какая хитрая! Иди сама.
Громко хлопнула доска на крыше и задребезжала мелкой дробью. Возле ног с шумом пронеслась скомканная газета. Снег хлопьями летел в лицо. Девочки встали спиной к ветру. Стояли рядом и молчали, пока не стихло.
— Хочешь, в ограде подожду или в сенях, — снова сказала Нинка.
— Иди сама, — повторила Любка.
— Меня заругают и выгонят. А ты маленькая, тебя не заругают.
Любка отвернулась, не желая слушать.
— Ну, если хочешь, пойдём домой, — равнодушно сказала Нинка, и, отойдя на два шага, добавила: — Мама умрёт — будешь знать.
Любка уставилась на сестру и долго молча таращила на неё глаза.
— Если мама умрёт, я сразу утоплюсь, а ты останешься одна, вот тогда будешь знать, — продолжала пугать Нинка.
Скривив губы в плаксивой гримасе, Любка подошла вплотную к калитке и стала дёргать за ремешок. Щеколда не поднималась. Нинка подошла и дёрнула ремешок со всей силы, открыла калитку. Вошли в ограду, робко осмотрелись по сторонам. Дверь в сени была открыта, внутри — темно. Девочки поднялись на крыльцо, и Нинка сказала: