Читать «Асгард — город богов» онлайн - страница 16

В восьмидесятом я не мог понять одного: верил ли сам Василий Макарович тому, что было записано на нескольких листах писчей бумаги, наверное, рукой штурмана Никольского, или нет. Я снова и снова расспрашивал его, но окольно хотел разузнать о его настроении, о том, как он сам относился к находке. Ответы на многие вопросы я знал заранее, настолько хорошо представлял случившееся. В моем воображении возникал аэродром, лётное поле было покрыто стальными листами с круглыми отверстиями — так делали тогда покрытия на временных полевых аэродромах. Самолёт не дотянул двухсот километров до него. Может быть, кончалось горючее, и решено было сделать вынужденную посадку.

Главное для меня было заключено в целлофановом конверте штурмана. Понимал ли это Василий Макарович, человек начитанный, удивительно самостоятельный, дошедший своим умом до многого и многого из того, что может дать современное образование? Откровенно говоря, я не решился бы тогда говорить на эту тему ни с кем, кроме него.

— Василий Макарович, вы ведь сразу переписали текст и даже разобрали те места, которые пострадали от влаги, значит, это показалось вам правдой?

— Не обязательно… — прогудел он, подумав. Говорил он с выговором на «о», но передать на письме это трудно. — Я был намного, намного моложе, мне было наверное, столько, сколько тебе сейчас. И память об этих лётчиках… память. Они годились бы мне в сыновья, я был почти молод, но не очень — сорок лет. Эти ребята, лётчики, водившие «дугласы» на запад, видели то, что не видел я, мне самому попасть на фронт не довелось, из-за возраста, из-за работы на прииске, которая считалась тогда не менее важной, чем окопы. Все это… память о них я оставил у себя, переписал текст, поправил его кое-где, потом иногда перечитывал. Документы же их мы выслали близким — и это было нелегко, выводить их адреса на конверте.

— А потом?

— Что потом? Потом жизнь, лесное житьё-бытьё… охота, рыбалка, ягоды. Посёлок ты помнишь небось. Это сейчас я в городе, стар стал по сугробам на лыжах бегать. Да и в посёлке сейчас, как в городе, неинтересно таёжному человеку. Близ реки, поди, видал во время своей поездки — горы гальки, бульдозеры нарыли. Всю долину прошли по разу, потом по второму. Пески промывают. Пейзаж, как на Марсе, жизни там уже нет. То золотишко, что раньше не брали, сейчас как раз под стать. мне скоро семьдесят семь вот…

— Но вспоминали про лётчиков?

— А как же!

— Ну а… — я замялся, опять на языке вертелся вопрос о пакете.

Нет, нельзя понять настроение другого человека, не побывав, так сказать, в его шкуре. Нельзя, к сожалению. И тут ничего не поделаешь.

Я учился, работал в столице. Василий Макарович с его лесной жизнью оставался очень далеко. И пакет тоже. Все воспринималось как фантастическая история. Или это я был таким легкомысленным? Как это проверить? И я снова задаю вопросы.

У него синие холодные глаза, косматые брови, белая окладистая борода. Говорит медленно, правильно. Порой не говорит — изрекает. Ему веришь. Даже сейчас, в приморском городе с театром, неплохими столовыми, кафе, современными домами, телевышкой, Институтом проблем Севера, человек этот ходит в унтах, волчьей шапке, в единственной его комнате, как встарь, на стенах развешаны сухие пучки трав, вырезанные из дерева фигурки, чучела местных птиц с белой совой во главе. Напротив меня — шаманский бубён, подарок якутского друга.