Читать «Рисунки баталиста» онлайн - страница 128

– А зовут тебя как? – спросил Веретенов.

– Маркиз! – ответили за него другие. – Зовем его так. Маркиз! Он-то Марков, Игорь, а мы его Маркизом зовем!

– Академиков рисовал, генералов, а маркиза – первый раз в жизни!

И солдаты засмеялись шутке, и сын улыбнулся.

Веретенов делал набросок, а солдаты продолжали свои разговоры, мечтания.

– Я домой приеду, две недели гулять буду! День-ночь, день-ночь! В рестораны, на танцы! Девчат своих разыщу, которые замуж не вышли. Все, что у меня на сберкнижке осталось, что до армии успел заработать, все спущу, все прогуляю!

– А я вернусь – к другу пойду. Всю жизнь вместе, душа в душу. А перед армией поссорились. Он даже провожать меня не пришел, так обиделся! Приду и скажу: «Прости! Такое я видел, такое пережил, что теперь со всеми в мире хочу жить! Чтоб мир да лад был во всем».

– А я женюсь сразу. Мне моя пишет: «Приезжай, и поженимся!» Мы уж с ней в письмах решили, сколько у нас детей будет. Трое, а то и четверо! И как кого назовем. Я-то у матери один. Ни брата, ни сестры. Вот я и хочу, чтоб у меня детей много было. Целая куча! Надо больше детей рожать!

– А я сразу к матери в деревню поеду. До армии редко к ней ездил. То ПТУ, то завод…

– А я, когда вернусь, к реке пойду. Сяду в лодку, на середину выгребу, положу весла, а сам на дно лодки лягу. Чтоб ничего не было видно – только синее небо, белые облака. С лугов сеном пахнет, волна в лодку тихонечко тук да тук. И чтобы плыть и плыть, ни о чем не думать!

Веретенов завершил рисунок. Вырвал из альбома лист, протянул Маркизу.

– Спасибо вам, – принял подарок солдат.

Солдаты поднимались с земли, потягивались, стряхивали пыль.

– Кулаков, ты в десантном отделении ляжешь. Возьми бушлат.

– А тебе, Степушкин, в карауле стоять!

– Давай, мужики, на боковую. Завтра дел много!

Расходились, лязгали дверями машин. Оставляли Веретенова с сыном у гаснущего огонька, у маленькой теплой лунки.

Они сидели рядом над гаснущим малым светильником, касались друг друга плечами. Их никто не тревожил. Все колонны, все стоящие в ряд машины утихли, наполнились засыпающими, укрывшимися в десантных отделениях людьми. Высоко, почти не сносимая ветром, парила стая желтых сигнальных ракет. Сын говорил:

– Вот ты сегодня днем, там, в степи, себя укорял и казнил. Не находил себе места. Я тебя так понимаю! Я ведь тоже здесь себя казню, места не нахожу. Может, это просто наша натура такая, веретеновская, – корить себя и казнить? Может, этим ты меня наградил?.. Да нет, все, кто здесь со мной служит, много думают, много чувствуют, многое стремятся понять. И я, как они…

– Что же понять, сынок? Что ты стремишься понять?

– Знаешь, папа, существует как бы два разных счета, два разных языка: «до» и «после». Две жизни: одна «до этого», другая «после», «потом». Я сейчас между двух берегов, то оглядываюсь назад, то вперед смотрю. В той моей прежней жизни я чего-то не знал. Да и все чего-то не знали. И ты не знал, и мама не знала, и школьные учителя, которые нас учили, – они не знали! Тот математик в институте, который срезал меня на экзамене, в общем-то справедливо, но уж слишком жестоко, он тоже чего-то не знал. А я, когда вернусь, если мне суждено вернуться, я буду знать. И оно, это знание, сделает меня другим человеком. Да, наверное, уже сделало другим!