Читать «Рисунки баталиста» онлайн - страница 115

– У нас в Аркалыке только-только хлеба созревают, – говорил Кандыбай. – Отец, наверное, выходит на гору смотреть, где зеленое, где желтое, а где белое. Где побелеет хлеб, туда бригадир пускает. Все идут нарядные, веселые, в чистых рубахах! Женщины их провожают, пионеры. Сначала я провожал, а потом, в последний год, меня провожали! Садимся в комбайны, как летчики. Запустил, закрутил – и лети! Первую неделю легко идет. Я отцу помогаю, за штурвал сажусь, из шнека хлеб в грузовик пускаю. Вижу, отцу хорошо! Доволен, сильный, здоровый! Поглядывает, кто больше его намолачивает, кто меньше. Вперед себя никого не хочет пускать!

Кандыбай улыбался, гордился своим отцом, гордился собой, своей далекой хлебной стороной. Приглашал и Коногонова вместе с ним погордиться. Коногонов его понимал. Любил Кандыбая в его зеленой залатанной форме боевого водителя, размечтавшегося о хлебе.

– Но веселья на первую неделю хватает! Потом – не улыбнешься. Хлеба разом все поспеют. Встаем до солнца, чуть посветлеет, а ложимся – звезды на небе! Отец похудеет, лицо черное, пыль на зубах. Живот у него болит. Есть ничего не может. Я ему воды холодной подам, выпьет – опять молотит. Я его сменю ненадолго. «Отдохни, отдохни!» Он ляжет на копну лицом вверх, дышит хрипло. Я вокруг него по полю езжу. Жаль его. А он вдруг вскочит, меня отодвинет, сам сядет. И жнет, и молотит, ничего, кроме хлеба, не видит!

Кандыбай сжал мускулы, словно желал прийти отцу на подмогу. Влить свои силы в утомленное тело отца. Сесть с ним рядом в кабину, прижаться плечом, глядя вместе с отцом в низкие, над степью летящие тучи, сыплющие дожди и первые сырые снега, под которыми мчатся на юг табуны тонконогих сайгаков и нивы тяжелеют, набухают, готовятся к зимним буранам.

– А потом так бывает, что последний хлеб убираем по морозу. Валок промерз, в него, прямо в лед, пшеница запаяна. Грузовик впереди идет, колесами давит валок, а мы на комбайне следом. Отец черный, худущий, зубы сожмет, сквозь них свистит. Мне страшно. Думаю: сейчас умрет! «Дай, – говорю, – я поработаю! Ты отдохни!» А он: «Успеешь, еще поработаешь! Еще, как я, поработаешь! На меня смотри – вот так поработаешь!» И идет, и идет, до последнего хлеб собирает! Вот какие хлеба в Казахстане! Здесь хлеба легкие. Здесь их бери, песни пой. Только не пойму, почему они комбайн не пускают, серпами машут! – удивлялся и возмущался он.

К ним краем поля шел человек. Приближался, развевая полы одежд, вглядывался, прижимая ладонь к бровям. Подошел, поклонился. Отвечая на приветствие, всматриваясь в потное, заросшее щетиной лицо, Коногонов узнал председателя кооператива, того, что весной выступал на митинге. Теперь он стоял на краю своего осеннего поля. В пыльном седом башмаке застрял у него колосок. Переступая на месте, он шевелил этим усатым на белой соломине колоском.

– Вы не помните меня? – спросил Коногонов, пожимая темную каменную руку председателя в крестьянских мозолях и ссадинах. – Я был у вас весной на митинге. Слышал вашу речь. Слышал, как вы звали людей в кооператив. Как вы просили у этого поля хорошего урожая. Вижу, поле услышало ваши просьбы. Хлеб уродился!