Читать «Посреди зимы» онлайн

Анатолий Олегов

Посреди зимы

На озера мы не ездили давно. Да и куда было ехать сейчас, посреди зимы, когда тяжелый метровый лед душным панцирем придавил воду. В такое глухое время озера засыпали, и лишь только там, где водился налим, жизнь в зимней воде теплилась. Налим, все лето просидевший под камнями, к зиме оживал, к январю становился совсем живым, метал возле каменной гряды икру и тут нет-нет и попадался на крючок.

Попадался налим посреди зимы и на блесну, и на мормышку, но такая удача была редка. Чаще всего доставали этого сумрачного хозяина ледовитой воды на живца, но и то не всегда. Видать, и у налима посреди зимы под душным льдом аппетит был не слишком велик.

Да и надо ли было ехать за каким-то пустяшным налимом на дальние озера, еще не зная, выпадет удача или нет, когда этого самого налима было полно рядом с домом в реке! Здесь его ловили в мережи, что ставила под лед с начала зимы рыбацкая артель. Здоровенных черных рыбин с трудом вытаскивали на лед, и они долго плясали-крутились на седом морозном льду, пока жесткий мороз и их не делал седыми и ледяными.

И все-таки на дальние озера очень хотелось попасть. И пусть сейчас стояла самая глухая пора зимнего бесклевья, пусть, наверное, никто из нас ничего не поймает и даже не увидит, как качнется вверх-вниз в робкой поклевке сторожок, но ждать весну, ждать щедрый весенний лед былс нестерпимо томительно, и, не сговариваясь, мы в один голос решили: все-таки едем.

Ночью, как и во все предыдущие ночи, мороз с треском подступил к домам. Ночь была до того суха от крепкого мороза, до того чутка, что, казалось, слышал ты каждый шорох в любом конце поселка. К утру мороз стал еще злей, и папироса, на секунду вынутая изо рта, тут же смерзалась в жгущую холодом льдышку.

Еще в густой морозной темноте загрузили мы в машину ящики-шарабаны, пешни и коловороты, а затем в старенький газик забрались и сами, тяжелые, пока не обмякшие в своих ста одежках, и, боясь запустить мороз за ворот и в рукава, замерли, насторожились перед дорогой.

Ехали быстро и легко, разгоняя светом фар предутренний мрак и будя-тревожа сжавшихся по обочинам дороги застывшие елки. Затем оставили у дороги машину и не спеша, один за другим спустились на лед.

Первым, как всегда, вышагивал Мясников. Он ступал прямо и твердо, неся на конце пешни, торчащей далеко за могучим плечом, тяжелый и объемистый ящик, куда смело вошло бы пуда эдак с два колобах-окуней.

Окуней солидного размера колобахами стал называть именно он, Мясников. Колобахи и только. И только таких именно окуней-колобах искал он повсюду и всегда надеялся найти.

– Ну как, Николай Иванович, колобахи-то? – спрашивали его. И он, нисколько не смущаясь, не остерегаясь прозвища «Колобашкин», которое дали ему проворные на шутку поселковые ребятишки, прямо отвечал:

– Дак оборвали колобахи три лески да еще у двух мормышек крючки пообломали. Худые стали крючки делать…

И он не прибавлял, не убавлял – здоровенные окуни будто нарочно дожидались его и не раз за рыбалку крушили его снасть. Удавалось победить и ему, и тогда на следующий праздный вопрос любителя послушать про колобах: «А таких, чтоб лески не рвали, небось, и нет?» – Николай Мясников щедро откидывал крышку своего рыбацкого ящика-сундука и протягивал любопытному красавца окуня, зажатого в крепкой, ловкой руке.