Читать «След твоей крови на снегу» онлайн - страница 9

Билли Санчесу не хватило бы целой жизни, вздумай он разгадать загадки мира, зиждившегося на скаредности. Он так и не постиг тайну света на лестнице, который гас прежде, чем Билли успевал добраться до своего этажа. Обнаружить, каким образом свет зажигается вновь, Билли так же не удалось. Он потратил пол-утра на уяснение того, что на лестничной площадке каждого этажа имелся туалет с цепочкой на бачке, и совсем уж было собрался там восседать в потемках, как вдруг случайно выяснилось, что свет зажигается, как только дверь закрывается на задвижку. Дабы никто не мог по забывчивости оставить его включенным. Душ, который находился в конце коридора и который Билли упорно принимал по два раза на дню, как у себя на родине, оплачивался отдельно, а горячая вода, находившаяся в ведении администрации, кончалась через три минуты. Однако Билли был достаточно здравомыслящим человеком, чтобы понять, что эти, столь непривычные для него порядки, все-таки лучше, чем январская непогода. Да и потом, он чувствовал себя таким потерянным и просто диву давался, как это он мог когда-то обходиться без опеки Йены Даконте. Поднявшись в среду утром к себе в комнату, Билли рухнул на кровать, даже не сняв пальто и неотрывно думая о дивном создании, по-прежнему истекавшем кровью в доме через дорогу. И очень скоро его сморил сон, настолько естественный в его состоянии, что проснувшись и увидев, что часы показывают пять, Билли не смог определить, утро сейчас или вечер, и какого дня и в каком городе, в окна которого хлещет ветер и дождь. Он лежал с открытыми глазами, думая о Нене Даконте, пока не убедился, что на самом деле рассвело. Тогда Билли пошел завтракать в то же кафе, что и в прошлый раз, и там выяснил, что уже четверг. В окнах больницы горел свет, дождь прекратился, поэтому Билли сел, прислонившись к стволу каштана, напротив главного входа, через который сновали туда-сюда врачи и медсестры в белых халатах, и сидел в надежде встретить врача-азиата, принимавшего Нену Даконте, Однако не увидел его ни тогда, ни после обеда, когда ему пришлось отказаться от ожидания, потому что он жутко замерз. В шесть часов Билли выпил кофе с молоком и съел два яйца вкрутую, которые он уже сам взял со стойки, пообвыкнувшись: ведь он уже двое суток ел одно и то же в одном и том же месте. Вернувшись в гостиницу, чтобы лечь спать, Билли увидел, что все машины стоят на противоположной стороне тротуара, а к лобовому стеклу его автомобиля приклеена квитанция об уплате штрафа. Швейцару отеля «Николь» с трудом удалось втолковать ему, что по нечетным числам стоянка разрешается на нечетной стороне домов, а по четным – наоборот. Подобные рационалистические уловки были выше понимания чистокровного Санчеса де Авила, который всего каких-нибудь два года назад вломился в кинотеатр Картахены на служебной машине мэра и на глазах у окаменевших полицейских задавил несколько человек. И уж тем более до него не дошло, когда швейцар посоветовал ему уплатить штраф, а машину не переставлять, поскольку в двенадцать ночи придется снова переставить ее на другую сторону улицы. В то утро на рассвете Билли впервые думал не только о Нене Даконте, а ворочался с боку на бок без сна и вспоминал тягостные ночи в притонах педерастов на рынке в Карибской Картахене. Он вспоминал вкус рыбы и риса по-колумбийски в забегаловках на пристани, куда причаливали шхуны из Арубы. Он вспомнил свой дом, стены которого были увиты вьюнками… там еще не кончился вчерашний день и было всего лишь шесть часов вечера… Билли увидел отца в шелковой пижаме, читавшего газету на прохладной террасе. Вспомнил свою мать, вечно пропадавшую бог знает где, свою аппетитную болтушку-матушку в выходном платье и уже с раннего вечера с розой за ухом, задыхавшуюся от жары под тяжестью своих роскошных грудей. Когда ему было семь лет, он вошел как-то вечером неожиданно в комнату и застал ее голой в постели с одним из случайных любовников. Из-за этого недоразумения, о котором они никогда не упоминали, между ними установились какие-то заговорщические отношения, куда более ценные, нежели любовь. Однако Билли не осознавал этого, равно как и прочих ужасов одиночества – он ведь был единственным ребенком в семье – вплоть до той злополучной ночи, когда он ворочался с боку на бок в убогой парижской мансарде, не имея возможности с кем-нибудь поделиться своими горестями и дико злясь на себя, потому что ему не удавалось удержаться от слез.