Читать «Проза жизни (Обыкновенная жизнь)» онлайн - страница 15
Иоанна Хмелевская
Тереске казалось, что она попала на бесовский шабаш. Прозвучавшее за столом предположение, что такому возрасту свойственно влюбляться и не оттуда ли растут ноги у всяких сумасбродств, вызвало, с одной стороны, снисходительные хохотки в кулак, с другой — безоговорочное неприятие. В таком возрасте надо тянуться к знаниям, а не к каким-то глупостям.
«Ну ясно, влюбляться надо на старости, лучше всего после пятидесяти, а ещё лучше — в гробу… Вот умники! — негодовала Тереска под гул обвинительных речитативов. — Поразительное легкомыслие… беззаботность… что из них вырастет?.. Дай им то, дай се… Только и знают, что требуют… одни права, никаких обязанностей! Тунеядцы, пиявки на теле старшего поколения, эгоисты…» — Могильные черви… — Внезапно подал голос молчавший до сих пор Янушек.
Младший брат Терески сидел весь вечер, набрав в рот воды, несказанно довольный тем, что на этот раз остался в стороне, и не его сейчас обрабатывает святая инквизиция. Настанет время — насядут и на него, как только вскроется лагерный долг, который отцу придётся, ясное дело, оплатить из собственного кармана. С запоздалым сожалением Янушек подумал, что надо было назанимать у лагерных приятелей побольше — семь бед, один ответ, но теперь уже поздно, да и больше ему бы не дали.
— Вам бы все шуточки шутить, — расстроилась пани Марта. — Господи, а ведь скоро эти дети станут взрослыми людьми!
— Не вижу в этом особой трагедии, — заметила Тереска, на какое-то мгновение обретя трезвость ума.
— Не уверена…
Тереске такие сомнения показались лишёнными оснований. В самом деле, родители в своём праведном гневе потеряли чувство меры. И Тереска, и её брат ходили в школу, учились хорошо, не предавались никаким порокам и вообще ни в чем особо предосудительном замечены не были. Может, за Янушеком и водятся кое-какие грешки, но уж её-то упрекнуть не в чем. Одним словом, придираются. Нет у них собственной яркой жизни, взять хотя бы тётку Магду, одни разочарования и ошибки, вот они и лезут в душу к другим, высмеивают и критикуют, стараются подстричь под свою гребёнку, чтоб не выделялись на фоне их серости и замшелости.
«Ненавижу, — думала она. — Ненавижу их всех. Неужели они никогда не отцепятся? Наделил же Господь семейкой…» Но вот, наконец, ужин закончился. Тереска с облегчением выскочила из-за стола и уединилась у себя наверху, но нельзя сказать, чтобы буря в душе у неё улеглась и лицо прояснилось. Все ещё пылая ненавистью, Тереска вошла в ванную и посмотрела на себя в зеркало.
Зеркало было правдивым. Без всякого снисхождения оно отразило красную надутую физиономию, колючий взгляд и по-обезьяньи наморщенный лоб. Тереска сначала даже не узнала себя, а потом переполошилась.
«Нет! — с ужасом ахнула она. — Это не лицо, это черт знает что такое! И они это видели! Не хватало ещё, чтобы и мой Богусь такой меня увидел. И я ещё хочу ему понравиться!» При воспоминании о Богусе вся злость, все раздражение оттого, что её самые сокровенные чувства, как оказалось, отпечатываются на лице и становятся достоянием гласности, улетучились бесследно, и в сердце разлилось сладкое блаженство. Её Богусь,.. Он был, приходил и ещё придёт…