Читать «Судья и его палач» онлайн - страница 17

– Это в самом деле возмутительно, – начал он, едва его толстая фигура появилась в дверях. – Что тут творят твои люди из бернской полиции, уважаемый Лутц?! Убивают у моего клиента Гастмана собаку редкой породы, из Южной Америки, и мешают культуре, Анатолю Краусхаар-Рафаэли, пианисту с мировым именем. Швейцарец невоспитан, лишен светскости, у него ни капли европейского мышления. Три года рекрутской школы – вот единственное средство против этого!

Лутц, которому было неприятно появление его товарища по партии и который боялся его нескончаемых тирад, предложил фон Швенди кресло.

– Мы запутаны в весьма сложном деле, – заметил он нерешительно. – Ты ведь сам знаешь это, а молодой полицейский, которому оно поручено, по швейцарским масштабам может считаться довольно способным человеком. Старый комиссар, участвовавший в этом, отслужил уже свое, это верно. Я сожалею о гибели такой редкой южноамериканской собаки, у меня у самого собака, и я люблю животных и произведу особое, строгое расследование этого инцидента.

Беда в том, что люди совершенно невежественны в области криминалистики.

Когда я думаю о Чикаго, наше положение рисуется мне прямо-таки безнадежным.

Он запнулся, смущенный тем, что фон Швенди молча уставился на него, потом начал снова, но уже совсем неуверенно, что хотел бы узнать, был ли покойный Шмид в среду гостем его клиента Гастмана, как на некотором основании считает полиция.

– Дорогой Лутц, – возразил полковник, – не будем морочить друг другу голову. Вы в полиции отлично обо всем информированы, я ведь знаю вашего брата.

– Я вас не понимаю, господин национальный советник, – смущенно воскликнул Лутц, невольно возвращаясь к обращению на «вы»; говоря фон Швенди «ты», он всегда испытывал неловкость.

Фон Швенди откинулся в кресле, сложил руки на груди и оскалил зубы – этой позе он, собственно говоря, был обязан и как полковник и как национальный советник.

– Любезный мой доктор, – произнес он, – я действительно хотел бы, наконец, узнать, почему вы так упорно навязываете этого Шмида моему славному Гастману. То, что происходит там, в Юрских горах, полиции совсем не касается, у нас ведь еще не гестапо.

Лутц был огорошен.

– Почему это мы навязываем твоему совершенно неизвестному нам клиенту убитого Шмида? – спросил он растерянно. – И почему это нас не должно касаться убийство?

– Если вы не имеете никакого представления о том, что Шмид под фамилией доктора Прантля, мюнхенского приват-доцента по истории американской культуры, присутствовал на приемах, которые Гастман давал в своем доме в Ламбуэне, то вся полиция обязана по причине своей полной криминалистической непригодности подать в отставку, – заявил фон Швенди и возбужденно забарабанил пальцами правой руки по столу Лутца.

– Об этом мы ничего не знаем, дорогой Оскар, – сказал Лутц, с облегчением вспомнив, наконец, имя национального советника. – Ты мне сообщил сейчас большую новость.

– Ага, – сухо произнес фон Швенди и замолчал, в то время как Лутца все больше охватывало сознание своей подвластности и предчувствие, что теперь ему придется шаг за шагом во всем уступать требованиям полковника. Он беспомощно оглянулся на картины Траффелета, на марширующих солдат, на развевающиеся швейцарские знамена, на сидящего на коне генерала.