Читать «История о царице утра и о Сулеймане, повелителе духов» онлайн - страница 3
Жерар де Нерваль
Равнодушный к женщинам, которые посматривали на него украдкой и никогда не заговаривали о нем между собой, презирающий мужчин, которые отводили глаза под огнем его взгляда, он относился с одинаковым пренебрежением как к почтительному страху перед его величественным и грозным видом, высоким ростом и недюжинной силой, так и к любованию его странной и чарующей красотой. Сердце его было немо; только творчество могло вдохнуть жизнь в эти руки, созданные для того, чтобы вылепить мир по своему вкусу, лишь под его бременем сгибались плечи, созданные для того, чтобы этот мир поднять.
У него не было друзей, но были преданные рабы; был у него и верный подмастерье, один-единственный… Это был мальчик, юный художник, потомок финикийцев, которые не так давно явились со своими исполненными чувственности божествами на восточные берега Малой Азии. Бледный лицом, старательный в работе, прилежный ученик природы, Бенони провел детство в учении, юность же его прошла вдали от родной Сирии, на плодородных берегах, между которых струится Евфрат еще скромным ручейком, видя вокруг лишь пастухов, напевающих свои печальные песни в тени лавровых кущ, в темно-зеленой листве которых прячутся розы.
Однажды в час, когда солнце начинает клониться к морю, Бенони, сидя перед глыбой воска, старательно лепил телку, пытаясь передать созданную природой гибкость и упругость мускулов. Мастер Адонирам подошел к нему, посмотрел долгим взглядом на почти законченную фигурку и нахмурился.
– Жалкая работа! – воскликнул он. – Терпение – есть, вкус – есть, ребяческое усердие налицо!.. Но я не вижу здесь ни искры гения, ни проблеска воли. Все вырождается; отчужденность, разобщенность, дух противоречия и неповиновение – то, что испокон веков губило ваших изнеженных и вялых предков и ныне парализует ваше скудное воображение. Где мои строители? Мои литейщики, мои горновые, мои кузнецы?.. Разбежались!.. В этих остывших печах должно сейчас бушевать неустанно поддерживаемое пламя, эти глиняные формы должны заполняться жидким металлом, который, застыв, превратится в статуи, что были вылеплены моими руками. Тысячи человек должны трудиться у печей… а мы здесь одни!
– Мастер, – кротко отвечал Бенони, – этих невежественных людей не воодушевляет пламя гения, которое бушует в твоей груди; им нужен отдых; искусство, что пленяет нас, оставляет их сердца равнодушными. Они сегодня свободны целый день. По приказу мудрого Сулаймана они отдыхают, ибо в Иерусалиме праздник.
– Праздник? Что мне до него? Отдых? Я никогда не знал отдыха. Праздность удручает меня! Да и что мы здесь строим? Дворец, сверкающий золотом и серебром, храм гордыни и тщеславия, безделушку, которую случайная искра может превратить в пепел. И это они называют «творить для вечности»… Настанет день, когда, влекомые жаждой легкой поживы, орды завоевателей, обрушившись на этот изнеженный народ, в несколько часов сровняют с землей наше хрупкое сооружение, и от него останется лишь воспоминание. Наши статуи расплавятся в огне факелов, как снега Ливана, когда наступает лето, и потомки, проходя по этим пустынным холмам, будут говорить: «Жалкий и слабый народ были эти иудеи!..»