Читать «Малый заслон» онлайн - страница 78

Он снова прошёлся по блиндажу и остановился у входа.

— Емельчук! — позвал ординарца.

В дверях показался тот же сутуловатый солдат в короткой шинели и обмотках.

— Звали?

— Убери это зелье, — указал на фляжку, приставленную к стенке.

Как и в первый раз, ординарец молча унёс фляжку.

— Страсть у меня к этой отраве, — после минутной паузы начал Суров. — Выпью — дурак, не пью — человек. Майором был, батальоном командовал. Разжаловали за это зелье. Даже бабы от меня отворачиваются, вот как. Понимаю, все понимаю, а не могу… Я ведь со «штабистом» пошутил. Твёрдый ты оказался. Люблю волевых людей.

— Зачем командиров взводов поил?

— По стакану?! Это не беда, на морозе можно. А больше я им не даю и не разрешаю. Ребята хорошие. Я ведь нарочно с ними так, попроще, потому что самостоятельность в них развиваю. Молодые, все впереди, пусть будут бесстрашными и самостоятельными.

Что касается «развития самостоятельности», Ануприенко мог бы поспорить со старшим лейтенантом, — так ли нужно воспитывать подчинённых? — но откровенность Сурова ему нравилась. «Разжалованный майор! Вот почему такой тон разговора и обращение на „ты“, должно быть, все ещё чувствует себя в прежнем звании!»

— Ну, капитан, так что же мы упустили?

— Мне кажется, предусмотрено все, — ответил Ануприенко.

— Мне тоже так кажется. Связь с тобой налажена, телефонист твой давно уже на моем командном пункте. А вот связного от тебя нет.

— Привёл: разведчик Щербаков.

— Тогда все.

Ануприенко вышел из блиндажа вполне удовлетворённый встречей и разговором. Щербакову приказал оставаться здесь, при командире роты, а сам отправился на свой наблюдательный пункт. Шёл той же тропинкой, по-за елями. Солдаты-пехотицы уже все были в окопах. Костры в лесу закиданы снегом.

Едва Ануприенко спрыгнул в траншею, со стороны кустарника послышался шум приближавшихся немецких танков, а через минуту головной танк с белым крестом на броне выполз на бревенчатый настил.

5

После того как ушёл капитан, Майя долго стояла у печки, сложив руки на груди. В топке метался огонь, и труба гудела, на красной от накала плите искорками вспыхивали и гасли соринки.

Она думала о капитане. Вспомнила, каким Ануприенко был три года назад и каким стал теперь. Он только что сказал ей: «Ты все такая же…» А сам? Изменился ли сам? Нет. Такой же невнимательный и неловкий, и все так же увлечён службой. А может быть, он только её не замечает, Майю? Да и что в ней хорошего? Гимнастёрка большая, сапоги большие. Но в то время как она считала, что этот неуклюжий, жёсткий, грубый солдатский наряд делает её непривлекательной и неприметной, в то время как она думала, что именно это является причиной такого невнимательного отношения к ней Ануприенко, — в глубине души понимала, что, кроме наряда, должно быть ещё что-то, может быть, героическое и бесстрашное, чего она пока ещё не совершила, но что должна непременно совершить, чтобы обратить на себя внимание капитана. Она и раньше думала о подвиге, как все юноши и девушки, рвавшиеся на фронт, но теперь эта мысль казалась ей особенно желанной; однако, чтобы отличиться в бою, нужно быть впереди, идти вместе с солдатами в атаку, а она стоит в блиндаже, у печки, греет руки.