Читать «Сонник Инверсанта» онлайн - страница 23

А после все снова прошло. И опять-таки — странным зигзагом. Вспышка жизнелюбия в институте, знакомство с алкоголем и запахом женских тел. Первые опыты похмелья приобщили к крепкому чаю и огуречному рассолу, а в женщинах наряду с щедростью и широкой душою неожиданно открылись коварство и абсолютно мужская похоть. Это было даже не открытием, а подобием шока.

Только к двадцати годам, предприняв судорожное усилие, сознание вырвалось на ослепительную поверхность осмысленного бытия, и мир в очередной раз преобразился. Как если бы вчерашний зомби сделал робкий шажок и вдруг превратился в человека.

Я начал осваивать устойчивую мимику, творить из ничего собственные мысли, научился презирать окружающих. Нерях я презирал за нечистоплотность, домохозяек за суету, сокурсников за нескромно растянувшуюся юность. Я и себе презирал, чем, кстати говоря, чрезвычайно гордился. Презирал за лень и скучные глаза, за отсутствие силы Дикуля и Власова, за неумение петь голосом Высоцкого или Онуфриева. К женщинам же я в очередной раз охладел. Образ первой, озолоченный юношеской памятью, заслонил все видимые горизонты. С идеалом равняться трудно, и женская выстраиваемая шеренга была на порядок ниже утвержденной ранее ватерлинии. Ниже начиналась вода, и, заставляя себя нырять, я очень скоро начинал задыхался. Друзья и приятели весело пускали пузыри, забавлялись с кем ни попадя, а у меня же ничего не получалось. За эту животную недостаточность я также себя слегка презирал, может быть, подспудно подозревая, что внутренняя трансформация еще не закончена, и презрению суждено перейти в понимание, а пониманию — во что-то доброе и всепрощающее.

Наверное, уже тогда я подспудно верил, что зрелость приходит лишь с опытом страданий. Последние — катализатор роста, и напротив, счастье с успехом — злейший ингибитор. Даже для самых и самых талантливых, чему ярчайший пример — благополучный Набоков. Увы, этот блистательнейший стилист так и не создал, на мой взгляд, ни одного большого романа, а средненьких способностей Толстой, беспрерывно страдая, все-таки дорос до «Войны и Мира».

Так или иначе, но то, что в юности повергает в шок и смятение, лет этак через десять-пятнадцать обращается в свою полную противоположность. По крайней мере — переносится неизмеримо легче. Конечно, без легкомысленной улыбки, но и без лишних истерик. И нынешнее свое «чэпэ» я также твердо вознамерился пережить. По возможности без стенаний, без харакири и веревочных петель. Слишком уж много сумасшедшей материи повидал я за последние годы, чтобы впадать в отчаяние. По крайней мере, я мог уже понять, что жить, любить и дружить можно даже в этом не самом комфортном состоянии.