Читать «Русская дива» онлайн - страница 329

— Не стоит! — насмешливо ответил носильщик и ушел, а Рубинчик, став на колени, принялся засовывать вещи в чемоданы. Ксеня стала помогать ему, а Борис, обняв разорванного мишку, громко сказал:

— Этот дядя плохой. И тетя тоже.

Неля миновала паспортный контроль, вышла на перрон, дернула Ксеню, подхватила Бориса на руки и пошла с ними по платформе, демонстративно презрев собственные вещи.

— Куда! Стой! — одернул ее грубый окрик пограничника с грозно взрычавшей овчаркой на поводке. — Эмигрантам в одиннадцатый и двенадцатый вагоны!

Овчарка, рыча, натянула поводок, но пограничник удержал ее и, когда Неля с детьми отпрянули и пошли в другую сторону, сказал:

— Спокойно, Картер! Сидеть!

Перрон заполнила роскошная публика: упитанные советские генералы и полковники в каракулевых папахах и парадных шинелях из голубого сукна; офицеры рангом пониже, но такие же краснолицые и в таких же франтоватых парадных кителях, перепоясанные плетеными золотыми поясами, в фуражках с золотыми кокардами и в блестящих золотом погонах; сытые, гладко выбритые и вальяжно-снисходительные советские дипломаты в меховых и кожаных пальто и в костюмах от братьев Брукс и Пьера Кардена и их жены разного калибра и веса, но все до одной — в норковых манто, соболиных накидках, лисьих шубах, норвежских дубленках и в высоких кожаных сапожках на «английском каблуке». От мужчин пахло хорошим армянским коньяком, а от женщин — французскими духами и сигаретами «Мальборо». Жены младших офицеров покупали в киосках мороженое-эскимо и шоколад «Аленка», но остальные брезгливо игнорировали все без исключения товары советского производства, а просто гуляли по перрону, демонстрируя себя и, самое главное, свои офигительные шубы, золотые кулоны и перстни с ослепительными бриллиантами. Даже видавшие роскошь иностранцы с изумлением и завистью глядели на них из окон вагонов, ведь еще вчера вечером, в Москве, на перроне Белорусского вокзала, не было ни этих соболиных шуб, ни перстней с бриллиантами. Но здесь, на пороге Европы и вдали от игры московского начальства в пролетарский аскетизм, эта публика могла, конечно, показать друг другу то, ради чего, собственно, и служила империи, — свою кастовую сытость и апломб властителей полумира.

И только одна мелочь портила эту картину фешенебельного бродвока. Евреи. Поразительно, как всего за одни сутки можно изменить людей. Каких-нибудь 30–40 часов назад в той же Москве и на том же Белорусском вокзале эти люди выглядели буржуями — в их болгарских дубленках и каракулевых пальто. В поезде они ели бутерброды с икрой, пили шампанское и дерзко мечтали о Канаде, США, Австралии и отдыхе в Эйлате и на Багамских островах. Их речь была пересыпана такими фартовыми словами, как «моргедж», «кондоминиум», «лоун» и «шевроле-эмпала». Но вот их пропустили через ночной морозный отстойник на брестской привокзальной площади, через таможенный досмотр и осмотр анальных и прочих отверстий, и — где их дерзкая самоуверенность вечного народа, прошедшего от Египта и Испании до Персии и России? Где их пресловутое остроумие? Где их мудрые глаза Спиноз и Эйнштейнов и пылкие очи Эсфирей? Жалкое, потное, растерзанное и пугливое стадо с сопливыми, плачущими детьми. Окруженные пограничниками с собаками, они волоком тащат по перрону свои незакрывающиеся чемоданы, из которых вываливаются трусы, детские пеленки и семейные фотографии. Снежная поземка подхватывает эти пеленки и фотографии и сметает с платформы под колеса поезда.