Читать «Одиночество Титуса» онлайн - страница 20

– Ну что ж, из любви к Парнасу – послушаем, – раздраженно произнес господин Томлейн, решивший, раз уж у него перехватили инициативу, махнуть на хорошие манеры рукой.

– В-п-р-о-ч-е-м, – задумчиво пробормотал мужчина с длинной сизой челюстью, похоже, считавший время и терпение других людей такими же неисчерпаемыми предметами потребления, как воздух или вода, – в-п-р-о-ч-е-м, – (он словно бы склонялся над этим словом, как нянька склоняется над занемогшим ребенком), – были и такие, кто уверял, будто вся она поет, кто восхвалял ее, как поэзию, чистейшую из всей, созданной нашим поколением, – «ослепительная вещь», так выразился один господин, – но судите сами, судите сами – заранее ведь ничего не скажешь.

– Ах, – прошептал творожный голос, и господин с золотыми зубами повернулся к даме с сапфирами, дабы обменяться с нею заговорщицкими взглядами людей, присутствующих, сколь бы ни были они того недостойны, при историческом событии.

– Потише, пожалуйста, – произнес поэт. – И слушайте внимательно.

Ишак у алтаря! Забудь о нем, Пусть нашей страсти сеть летит, звеня, Как семь жестянок, и в краю морском Волной отхлынет в рощу ревеня. Не в ту, где всюду – стон эльфийских стай, Снующих под грибами! Это брег Глазастых демонов, далекий край, Который я, мой свет, искал весь век. И там, где роща ревеня в волне Купает образ грустный, пустим мы Воздушных змеев страсти; пусть оне Парят над склепом из песка и тьмы. Ведь страсть всех слаще в роще ревеня, Где смутный призрак плещет сквозь рассвет, О сочный, овощистый привкус дня — Там краски, что ни миг, меняют цвет, Мечта, беспечно выпуская пар, Легко в зеленом воздухе сквозит, Воображенья медлит яркий шар, Как медлит под водою синий кит. Неважно нам, как гений этих мест Доводит сливу мысли, иссуша, До чернослива мудрости – окрест Один лишь страсти сад, моя душа. Не плачь по Козерогу; он плывет Сквозь атлас сердца; ты его ищи Меж ребрами, где шквал хвостом метет, И он летит, как камень из пращи. Не время плакать; хватит нам с тобой Прогулок в гранулярных берегах, Где вал соленый увлечен игрой — Полночный зверь с гирляндою в зубах.

Ясно было, что поэма еще только начинается. Новизна этого зрелища – человек столь утонченного обличья, который при всем при том настолько погружен в самого себя, ведет себя так вульгарно, так эгоистично, – увлекла Титуса до того, что он продержался с начала декламации дольше по крайности тридцати гостей. Дама с сапфирами и господин Томлейн давно уже втихомолку улизнули, но то и дело меняющаяся толпа еще окружала поэта, который, декламируя стихи, становился незряч и все это время вел себя так, словно никого больше в зале и не было.