Читать «Синдром Лазаря» онлайн - страница 12

Алексей Калугин

Душевные страдания, что я испытывал, наблюдая за распадом собственного тела, были куда ужаснее физической боли, которую ощущал бы на моем месте живой человек.

На третий день после воскрешения лицо мое превратилось в безобразную маску смерти. Нос и уши отвалились, губы распухли и обвисли, словно щупальца осьминога, глаза провалились, а веки прилипли к глазницам. Теперь я боялся выходить на улицу – люди принимали меня за прокаженного.

За три дня до Пасхи я понял, что должен быть там, где умрет Назаретянин. Я должен взглянуть в его глаза перед смертью в тот момент, когда он наконец признает, что я был прав.

Ничего не говоря сестрам, я покинул Вифанию. Мне пришлось обмотать бинтами не только свое тело, но и лицо, поскольку вид мой сделался столь ужасен, что пугал встречных. Провизия мне была не нужна, а потому я взял с собой только мешок с холстами, которые собирался порвать на бинты, и два небольших кувшинчика с благовониями.

От Вифании до Иерусалима было рукой подать, но у меня путь занял почти полдня. Не пройдя и половины пути, я по неосторожности наступил на камень и упал. Закончилось это тем, что моя левая нога переломилась в коленном суставе. Мышцы и связки разорвались, и теперь кости соединяли только тоненькие волокна сухожилий. Чтобы продолжить путь, мне пришлось взять две длинные толстые палки и накрепко привязать их к ноге так, чтобы концами они упирались в землю. Теперь нога не гнулась в колене, и каждый шаг стоил мне огромных усилий, связанных с тем, чтобы удержать равновесие и снова не рухнуть на землю. Мимо меня проезжали повозки с людьми, спешившими в Иерусалим на празднование Пасхи, но никто из них даже и не подумал остановиться, чтобы посадить рядом с собой чудовищное существо, ковыляющее по обочине дороги, с трудом сохраняя равновесие, с руками, расставленными в стороны, и лицом, плотно обмотанным бинтами, так что оставалась только узенькая щелка для глаз, которых не было видно. Я их понимал, а потому и не осуждал. Но проклятия, которые я посылал Назаретянину, были ужасны. Если бы не мое отчаянное положение, я бы и сам, наверное, удивился, откуда во мне столько злобы и ненависти. Ведь я не собирался мстить Назаретянину. Я просто хотел, чтобы он наконец-то понял, что был не прав, считая возможной вечную жизнь, не облеченную в телесную форму. В конце концов, ошибаться может каждый, но только дурак не желает признавать собственных ошибок.