Читать «Форма оплаты» онлайн - страница 2

Михаил Окунь

Придя на пляж, девушка обменялась кое с кем из завсегдатаев здешних песков сдержанными кивками и легкими улыбками, намекавшими на принадлежность к некоему клану, и устроилась загорать на цветастой подстилке.

Он был довольно наивен в то время. Сейчас-то совершенно ясно, что привлечь подобную девушку ему было абсолютно нечем. Но умный, видя непреодолимое препятствие, поворачивает, а дурак бросается очертя голову на штурм… и добивается успеха.

Покружив вокруг раскинувшегося в самой свободной позе стройного загорелого тела с двумя неимоверно узкими полосками серебристой материи, обозначавшими купальник, он сконструировал стартовую фигуру речи, и, положившись на фортуну, заговорил…

Имя ее было венгерским, фамилия — эстонской, сама она — русской, родом из Таллина, где жить ей стало скучно.

— А в Ленинграде весело?

— Весело. Здесь больше возможностей…

— Каких же?

Так фраза цеплялась за фразу, намеки становились всё прозрачнее, завсегдатаи поглядывали на него с обычной для людей этого сорта высокомерной угрюмостью, залив сверкал, время текло песком из горсти, настроение было прекрасным. Само собой получилось так, что с пляжа они ушли вместе.

Она снимала небольшую комнатку в обшарпанной коммуналке в районе Владимирской площади. Направляясь к ней, они купили пару бутылок шампанского, и сейчас потихоньку пили его, рассматривая фотографии (некоторые из них он и увидел во второй раз на экране).

Проституции в те времена в стране вообще не было (так, во всяком случае, постановили). По фотографиям же, по ее обмолвкам он почувствовал, что соприкоснулся с параллельным невзрачной повседневности миром, угрожающе-манящим и опасным. И то ли он действительно был чересчур наивен, то ли шампанское попалось слишком крепкое, то ли сказался перегрев на солнцепеке, но в ту ночь он твердо решил, что непременно вырвет ее из этой среды (для себя, разумеется). При этом ее желание как бы и не имело значения. Хотя она уже тогда ощущала себя в том мире как рыба в воде.

Сумерки зафиксировались и превратились в белую ночь. Часа в три, наговорившись, они легли.

Как ни вспоминал он впоследствии подробности той ночи — ничего не осталось. Просто шел непрекращающийся горячий прилив — от сознания того, что это великолепное тело, колыхающееся в смутном свете, в каждую данную минуту принадлежит — ему, работает — для него, любит — его. Это были те самые минуты, которых за всю жизнь не наберется и сотни.

Уходя утром, он обернулся в дверях:

— Давай увидимся сегодня вечером или завтра.

— Не знаю, ничего не знаю. Я тебе позвоню.

— А здесь есть телефон?

— Есть… но он отключен. Да и вообще я тут почти никогда не бываю.

Он вышел на улицу. На повороте с Лиговки визжали и всем телом содрогались трамваи. Денек был под стать вчерашнему — такой же безоблачный и яркий, хотя для него уже несколько померкший.

Он стал упорно ждать ее звонка. Старался побольше сидеть дома, не занимать телефон подолгу. Поспешно хватал трубку, когда раздавались звонки, нервничал при срывах связи: «чертовы автоматы!» Это стало его навязчивой идеей, пыткой. И когда он уже отчаялся дождаться ее звонка, сентябрьским поздним вечером она позвонила и раздраженным голосом коротко сказала, что приедет через час.