Читать «Храбр» онлайн - страница 115

Илья Муромец представлен в эпосе старым, даже матерым. Старость, седьмая степень возраста, охватывала период жизни между 40 и 55 годами. Этот возраст характеризовался мужеством, установившейся твердостью и крепостью. Илье Муромцу в былинах не меньше сорока. Возраст Добрыни в период его активного участия в делах княжения Владимира должен соответствовать возрасту Ильи. Если Добрыне, когда Владимир сел в Новгороде (970), было 25–30 лет (моложе вряд ли, а то его не назначили бы руководителем Владимира), то к 980 г., когда Владимир стал великим князем, Добрыне 35–40 лет. С этого момента тянется ряд громких событий княжения Владимира, вдохновителем и участником которых был Добрыня. Значит, образ Добрыни должен сохраниться в воображении его современников и потомков непременно с чертами «старого» и матерого. Точь-в-точь Илья.

Илья требует к себе особого внимания. Он оскорбляется пренебрежением Владимира, отвечает резкими выходками, будоражит простонародье. Он признается, что имел намерение убить князя и его супругу; говорит, что Владимир своим княжением обязан ему (!); он даже ругает Владимира поносными словами (дурнем). Претензии Ильи и его отношение к Владимиру совершенно объясняются, если Илья не кто иной, как летописный Добрыня. Только Добрыня мог выставлять племяннику такие требования, мог позволять себе такие вещи, которые немыслимы со стороны других слуг князя.

Наконец, вся деятельность Ильи Муромца направлена на служение родной земле и Владимиру. Добрыня вел такую политику, которая широко удовлетворяла общерусским интересам. Он обустраивал Русь.

Как видите, параллелей более чем достаточно. Илья Муромец вполне мог быть поэтическим отражением исторической личности Добрыни, дяди Владимира.

И вот теперь хочется спросить – а это важно?

Ведь «подкладывая» под образ мифического Ильи Муромца реальных Илью Печерского или Добрыню, мы теряем нашего Илью.

Вам так не кажется?

7. Кто же ты, Илья?

Путь, пройденный эпическим образом Ильи Муромца, чрезвычайно длинен и сложен. От оригинальных песен киевской дружины Владимира Святославича через сказания «боянов» и песни бродячих скоморохов до крестьянских «старин», чтобы наконец попасть в те же «старины», известные под названием былин. От творчества профессионального и полупрофессионального – к сугубо народному.

На таком долгом – тысячелетнем! – пути с героем может произойти что угодно.

Но сильно ли изменился характер творчества со времен Киевской Руси? Разве тогда не было гипербол, намеренных преувеличений, иронии и шутливого вранья? Отчего бы в дружинной песне не возникнуть былинной «палице во сорок пуд»? Чтобы все смеялись.

То есть былина сама по себе не обязана перекашивать реальность из-за того, что сложена абы как и абы кем. Почему и с какой целью привирают былины – отдельная тема. Но искажения могли вноситься уже в изначальный текст, а дальше либо консервироваться, либо усиливаться при каждой передаче из уст в уста.