Читать «Месть инвалида» онлайн - страница 5

Андрей Георгиевич Дашков

Сержант чуть не завыл. Потом ударил себя кулаком в челюсть. Это привело его в прежнее состояние предельно сжатой пружины, готовой выпрямиться и вдребезги разнести испорченный механизм… Странно, но инвалид не услышал, как подъехала машина. Наверное, подкатила с выключенным двигателем. Неужели кто-то догадывался, что у единственного обитателя заброшенного дома не все в порядке с мозгами? При этой мысли во рту у сержанта появился кислый привкус. Он не слышал и шагов за дверью. КТО догадывался о его присутствии? КТО умел подкрадываться совершенно бесшумно?

Он присмотрелся к машине. Различить модель было трудновато. Просто дорогая большая черная машина, лоснившаяся, будто жирный боров. Значит, не мальчишка, не почтальон и не благотворители. Тем лучше. Какое-никакое разнообразие. Сегодня он подстрелит редкое двуногое животное еще не известной ему породы. А потом пустит пулю себе в рот. Примет вместо завтрака свинцовую пилюлю…

До сержанта вдруг дошло, что его инстинкты обострились, что он снова охотится – самым натуральным образом. Как в старые добрые времена. Только теперь он охотился, не выходя из дома…

В голове родился вопрос, который он ощутил, будто занозу в языке: «Кто НА САМОМ ДЕЛЕ охотник, а кто дичь?»

Мысли сержанта опять углубились в спасительный лабиринт. Чем дальше от войны и полковника, тем лучше. Он ненавидел свою конуру, но еще сильнее ненавидел город. Постепенно у него развилась агорафобия. Он старался выезжать наружу как можно реже, да и то до ближайшего магазина – за жратвой, водкой или аккумулятором для своего вонючего кресла. А что еще нужно калеке? Книжки? Ему блевать хотелось при одном лишь виде книжек. Тупые придурки, писавшие их, ни хрена не знали о жизни. О НАСТОЯЩЕЙ жизни, болезненно ОБНАЖЕННОЙ жизни по соседству со смертью, когда лишаешься всех дебильных игрушек, смехотворной человеческой морали, замазывающей глаза «цивилизованным» баранам, и либо подыхаешь быстро – от ран, либо медленно – от тоски. А также от чувства лютой, неизбывной вины… Он до сих пор не понимал, почему одни обречены умирать, не изведав ничего, кроме страданий, а другие пляшут на их могилах и плюют на землю, в которой еще шевелятся погребенные заживо… Он видел глаза обгоревших детей. Он видел беременных женщин, утыканных битым стеклом. Он пролежал шесть часов в окопе с восемнадцатилетним парнем, у которого был распорот живот и внутренности вывалились наружу. Парень ослеп и, держа сержанта за руку, повторял: «Мама… Мама… Мама…» Сержант видел столько ужасных смертей молодых, красивых, наивных, чистых, любимых и прекрасных людей, что никакая гребаная книжка не могла пробрать его до спрятанного глубоко внутри нежного мяса. Он был единственным человеком, который знал, что это мясо еще осталось. Именно от этого он не утратил способности страдать. Именно поэтому продолжалась ежесекундная пытка. Но ни одна сволочь в целом мире не могла бы догадаться об этом, глядя на его одеревеневшую маску изуродованного идола…