Читать «Гусляр навеки» онлайн - страница 109
Кир Булычев
Зловещий хохот матерого преступника, бывшего белогвардейца и помещика, потряс сторожку.
– Этому не бывать! – воскликнула Красная Косынка и бросилась прочь.
Она выскочила на насыпь и побежала по шпалам навстречу скорому поезду, который шел на Восток.
Вот она уже поравнялась с бабушкой, которая была привязана к рельсам.
– Не отвязывай меня, Кариночка, – из последних сил прошептала бабушка. – Пускай я погибну, а ты маши, маши красной косынкой, зови на помощь краснокрылые самолеты и броневые машины танков. И пусть из моего старого погибшего тела вырастут алые маки и красные гвоздики.
Но тут к Карине подбежал комсомолец Миша Каганович, вырвал из ее руки красную косынку и стал махать ею, привлекая внимание машиниста. Карина же развязала бабушку и стащила ее с насыпи.
Они были спасены.
А вот Миша Каганович спастись не успел.
Его разрезало пополам колесами скорого поезда.
Погибшего комсомольца посмертно приняли в почетные пионеры первой гуслярской неполной средней школы.
Когда Миша Каганович испустил последний вздох, сзади донесся страшный вой. Это советские чекисты взяли с поличным диверсанта в бабушкиной шкуре.
Не удалась империалистическая провокация!
Карина помогла бабушке дойти до сторожки стрелочницы. Там она передала ей пирожок с капустой и свежий номер газеты «Гуслярское знамя» с отчетом о чистке партийных рядов. Бабушка сразу начала читать газету, а Кариночка поспешила домой.
Назавтра она получила «хорошо» по русскому языку.
Так поступают пионеры.
Собкор Николай Ложкин.
Вырезано из газеты «Гуслярское знамя»
от 18 октября 1938 года.
* * *
Из последующих сочинений Николая Ложкина, который прожил долгую и бессмысленную жизнь, пристрастился к игре в домино и стал получать персональную пенсию, в отечественной литературе остались письма в различные редакции, чаще всего в журнал «Знание – сила» и «Блокнот агитатора», и сообщения о различных сторонах жизни города Великий Гусляр. Случалось, его корреспонденции вызывали живейший читательский отклик.
Но это все в прошлом. А нынче Ложкин стоял посреди комнаты, положив ладонь на кипу своих произведений, и откашливался, готовясь к тому, чтобы озвучить свое первое желание. Взгляд его был прикован к маленькой золотой рыбке, которая медленно кружилась в медном тазу, ожидая его велений, как робкая девушка ожидает слов от юноши, который вот-вот намеревается сделать ей предложение руки и сердца.
– Желаю! – громко произнес Ложкин. – Желаю иметь однотомное собрание сочинений в кожаном переплете на мелованной бумаге. С золотыми буквами на переплете. Поняла?
– Чего ж непонятного? – сказала рыбка.
Раздалась нежная мелодия, и кипа бумажек исчезла со стола. Вместо нее на столе лежал аккуратный томик с золотым обрезом и золотыми буквами на корешке. Очаровательное произведение переплетного искусства.
Подобно жадному гурману, накинувшемуся на жареного рябчика, Ложкин схватил томик и принялся его листать.