Читать «Мурка, Маруся Климова» онлайн - страница 215

– Так как записывать будем, мамаша? – поторопила ее недовольная регистраторша. – Не задерживайте людей, дома надо было думать.

– Пишите... Сергеем пишите, – сказала Тоня.

Имя было ничье, просто имя, услышанное в первом послеродовом полубреду как обещание небесной защиты для ее ребенка.

– В графе «Отец» прочерк ставим, – с каким-то даже удовольствием сказала регистраторша. – И о чем вы только думали, не понимаю! Отчество какое писать?

– Константинович.

– Как у вас?

– Да.

– Фамилию не спрашиваю. Поскольку вы мать-одиночка, а отцовство не признано и не установлено судом, можно только вашу. Значит, Ермолов Сергей Константинович, так и записываем.

В пять лет Сережа решительно взял у мамы из рук сумку в магазине, куда они зашли по дороге из детского сада.

– Сереженька, она для тебя тяжелая, – попыталась возразить Тоня. – Смотри, мы же и сахар купили, и хлеб, и крупу.

– А тебе нельзя сумки носить, – заявил он.

– Почему же мне нельзя? Кто тебе такое сказал? – удивилась Тоня.

– Тетя Иришка сказала, что у тебя сердце болит. И женщине вообще нельзя поднимать ничего тяжелее сигареты.

– Это тебе тоже Иришка сказала? – засмеялась Тоня.

– Без меня больше в магазин не ходи, – сказал он. И пригрозил: – А то ничего есть не буду.

Иришка долго хохотала, узнав, какие последствия имели слова, которые она как сказала однажды Сереженьке, так тут же и забыла.

– Вот повезет кому-то! – сказала она, отсмеявшись. – Тонечка, будешь ревновать, когда он женится, а?

– Не буду, – улыбнулась Тоня.

– А вдруг ему мымра попадется?

– Ему не попадется.

– И то верно, – не стала спорить Иришка. – Он у тебя такой взрослый. Даже страшновато.

Тоню вовсе не страшила эта очевидная, так всех удивляющая взрослость ее маленького сына, как не страшила и перспектива его будущей женитьбы. У него и сейчас была отдельная, совсем для нее закрытая жизнь, но в этой своей отдельной жизни он всегда помнил о том, что ей нельзя волноваться и поднимать тяжести, и она знала: так будет и после того, как в его жизни станет главной какая-то женщина, которой он отдаст свое сердце. Оно все равно не принадлежало ей, его сердце, это Тоня тоже знала, и это никогда не обижало ее. Она даже почти радовалась такой его отдельности от нее. В этом была надежда на то, что ее неспособность к счастью никогда не передастся сыну.

Она не боялась, что сердце его будет принадлежать другой женщине, она радовалась, что этой женщиной стала Анюта, потому что Анюта его любила, и в сорок лет любила так же, как в семнадцать, а больше ей от жены ее сына не нужно было ничего. Но она почему-то никогда не думала, что Сережино сердце может совпасть с ее собственным сердцем вот в таком простом физическом смысле... И теперь Антонина Константиновна стояла у окна, смотрела на пустой после Матвеева отъезда двор и чувствовала растерянность и страх.

К тому же еще Матвей... Вот к нему чувство у нее было совсем другим. Во внуке с самого его рождения не было для нее ничего закрытого, тайного, отдельного. Светлый, ясный, любимый, в самой серединке души живущий мальчик. И вдруг его тоже накрыло это глубинное, общее, неизвестно откуда взявшееся и, получается, неизбывное ермоловское несчастье... В соединении с Сергеевой болезнью это внушало Антонине Константиновне даже не страх, а какой-то неодолимый ужас.