Читать «Флиртаника всерьез» онлайн - страница 32

Анна Берсенева

Глеб наклонился и поцеловал ее. Ее губы дрогнули под его губами так же, как руки под его ладонями. Как листья дерева под окном вздрагивали от вечернего ветра. Вся она была как лист, как вечер, все это было в ней или, может, было видимо сквозь нее, потому что она ничего в мире не заслоняла собою, а только проясняла.

– Не уходите, – сказал Глеб.

Поцелуй был короткий – он лишь чуть-чуть коснулся ее губ, – но его губы горели теперь так, как будто они целовались долго и горячо.

Она молчала.

– Пожалуйста, – повторил он. – Это… не надо, чтобы вы уходили.

– Я не знаю, – наконец ответила она. – Я не могу так… безоглядно. Хотя, наверное, так и надо. Но я не могу. Может, потому что я просто старше вас.

Глеб улыбнулся. Она сразу улыбнулась тоже.

– Старше? – переспросил он. – Да разве это важно?

– Неважно. Я просто пытаюсь объяснить. Себе пытаюсь. Только все равно не получается. – Она улыбнулась снова, теперь уже виновато. – Вы меня проводите все-таки. Пожалуйста.

Глеб поднялся со стула первым – почувствовал, что она не может вынуть руки из-под его ладоней. Она сразу поднялась тоже.

– До дому – можно? – спросил он.

– Да.

На улице стало совсем ветрено. Ветер гудел, и звук, с которым носились по бульвару листья, тоже казался уже не легким стеклянным шелестом, а неутихающим гулом.

Глеб и Ирина шли по бульвару к метро.

– А чему вы улыбаетесь? – спросил он. И торопливо поправился: – То есть улыбайтесь, пожалуйста!

– Мне хорошо, – сказала она, на ходу заглядывая ему в глаза. Ее глаза сливались с прозрачным вечерним воздухом, но Глеб все равно видел в них каждый отблеск и каждую черточку. – Мне очень с вами хорошо. Этому и улыбаюсь. И еще я вспомнила… Только вы не смейтесь надо мной!

– Не буду. А что вы вспомнили?

– Да стихи. Мне они вечно некстати вспоминаются.

При всей своей любви к чтению Глеб почти не знал стихов. Ну, только те, которые учил в школе на отметку. Память у него была хорошая, но почему-то плохо удерживала их – наверное, была настроена иначе, чем это требовалось для запоминания едва уловимых сочетаний то ли мыслей, то ли слов, то ли просто звуков, которые и были стихами.

– Вряд ли некстати. – Он остановился. – А вы их скажите мне, а?

– «Ветер всхлипывал, словно дитя, – сказала она. – За углом потемневшего дома. На широком дворе, шелестя, по земле разлеталась солома… Мы с тобой не играли в любовь, мы не знали такого искусства, просто мы у поленницы дров целовались от странного чувства. Разве можно расстаться шутя, если так одиноко у дома, где лишь плачущий ветер-дитя да поленница дров и солома. Если так потемнели холмы, и скрипят, не смолкая, ворота, и дыхание близкой зимы все слышней с ледяного болота…»

Глеб обнял ее, и она прижалась холодной щекой к его щеке, горящей, как весь он горел сейчас.

– Это не странное чувство, – шепнул Глеб в уголок ее губ. – Я вас люблю. – Он почувствовал, как она вздрогнула, и повторил: – Люблю. Я не знал, как же это вообще понимают, а оказывается, очень просто. Сразу.

– Вам кажется, – шепнула она. – Это просто вечер такой. Нам с вами кажется.