Читать «После жизни» онлайн - страница 18

Во всем она почему-то оказывалась права. Ведь это именно Мизюня как-то вскользь выразилась про Марека – что не слишком умен. Кому бы это тогда могло придти в голову? Яростный демократ, рыночник, неистовый защитник свобод, весь в кипении, вот-вот выйдет на баррикады. И вдруг через какое-то время стало предельно понятным. Не только, кстати, Баскову, но и всем остальным. С небольшой, правда, поправкой: очень хитрый дурак. Дурак-дураком, а устраиваться умел лучше многих. Чуть ли не первым начал осваивать в Петербурге всякие зарубежные фонды. Уже тогда жил неплохо. И на телевидении, где нужно иметь дьявольский нюх, держится уже столько лет при любом раскладе начальства. Значит, умен в чем-то другом… Или про Гермину как-то сказала, что ее – жалко. Тоже вызвало тогда удивление: уж кто-кто, а Гермина ни на какую жалость сроду не претендовала. Не жалела ни себя, ни других. Из гроба достанет, велит сделать, не обращая внимания ни на что; потом еще выразит неудовольствие, что сделал так медленно. Какая может быть жалость к Гермине? А вот присмотреться сейчас к эффектной, вроде бы благополучной женщине, вникающей, кстати без интереса, в назойливый шепоток соседа, и вопреки всякой логике рождается именно жалость.

Или вспомнить хотя бы Вавика Куликова. Про него Мизюня, даже как-то немного морщась от отвращения, сказала только одно слово «гогочка». Вавик и в самом деле производил неприятное впечатление: самодовольный смешок, быстрые глазки, шуточки, анекдоты, девицы какие-то вечно вокруг него жутко уродливые. Неужели не может найти ничего лучше? Пользовался, однако, авторитетом: единственный среди них, кто в советские времена действительно «пострадал». Написал лет восемь назад, что-то вроде эссе о природе власти, давал читать в рукописи, попало в соответствующие органы, даже на допросы таскали, как он после рассказывал в многочисленных интервью, пытались вербовать, угрожали разными неприятностями. Вавик Куликов – это в те времена была фигура. Из телевизора не вылезал, голос – проникновенный, страдающий, сразу чувствуется. что у человека душа болит за Россию. И как-то не очень быстро дошло – а какие, собственно, неприятности у него были? Посадили его, выслали из страны, хотя бы – работы уволили? (Вавик числился сотрудником Института современной истории). Напротив, даже диссертацию через год защитил успешно. Уж что-что, а диссертации в таких случаях перекрывались намертво. И вот лет через пять, когда все уже поутихло, вышло покаянное интервью в одной из петербургских газет: оказывается, все же стучал, но, как клятвенно заверял, исключительно на «плохих людей». Интересно, как определял, кто «плохой»? Наверное, указывал «товарищ полковник». Крест тогда же надел крест православный, сантиметров на десять такой, поверх одежды, чтоб все видели, выступать по радио или в прессе начал исключительно о духовном; очень сетовал на падении нравственности среди россиян, всю вину возлагал на растлевающее влияние низкопробной американской культуры. В общем, как-то оно стало понятнее. И когда, уже несколько позже, в «эпоху укрепления властной вертикали» непрерывным потоком пошли статьи на тему «Бей Чечню – спасай Россию!», никто особенно не удивился. Не такие еще случались метаморфозы.