Читать «Нагрудный знак «OST»» онлайн - страница 116
Виталий Сёмин
– Как прошла ночь?
Мария спрыгивала на пол, и обе отправлялись в обход.
– Не ест,– говорила Мария, когда они подходили ко мне.
Должно быть, положение мое было серьезно. Софья Алексеевна задерживалась долго, спрашивала:
– Может быть, тебе чего-нибудь особенного хочется? Мы с Марией постараемся.
Стронули с места меня выздоравливающие. Когда Софья Алексеевна и Мария уходили, меня начинали ругать:
– Умирать собрался, а доктору голову морочит.
Те, кто меня ругал, не поднимались с коек. Голоса их были слабы, я не мог определить, кому они принадлежат. Но чувствовал, что среди выздоравливающих появляются компании, симпатии. Кто заводил новое знакомство, кто продолжал старое. Я опаздывал. Мой сосед, хозяин перламутрового ножика, умер, койка пользовалась дурной славой, еще кто-то на ней умер. И теперь на ней бредил человек. Я догадывался, что весь наш угол пользуется дурной славой. Здесь лежали те, кого в любой момент могли снести в умывалку. Но страхи и чувства, кроме главного – я опять в лагере! – замерли. Просыпался, вспоминал, и омертвление распространялось на все тело. Но, должно быть, силен был страх оказаться хуже других. Я поел, и с этого момента Софья Алексеевна стала реже подходить и меньше около меня задерживаться. А для меня наступил период полной слабости и слезливости. Я попытался встать и обнаружил, что разучился ходить.
С утра теперь ждал обхода, считал мгновения, которые Софья Алексеевна тратила на меня, был несчастлив, если задерживалась мало и была отвлечена. Отвлечена она бывала все чаще. Среди тех, о ком она спрашивала с порога, меня не было.
Я помнил каждое слово, которое она мне сказала, когда я пробудился от бреда: вместе поедем домой, задал ты нам жару. Выделял «вместе», «нам», думал об этом непрерывно. И в ощущениях моих, и в мыслях еще было много от болезни, и я не противился этому.
Соколик спрашивал (вся комната кранков оказалась среди тифозных):
– Софья Алексеевна, если бы не тиф, вы не объявились бы врачом?
Чем дальше уходила болезнь от Соколика, тем смелее становился его язык.
– А вы не боитесь? Врачи тоже умирают.
С Софьей Алексеевной он вел какой-то постоянный спор. Истинных причин этого спора она как будто не понимала. И вообще не замечала, что с ней спорят. Исхудавший, заросший щетиной Соколик выглядел благообразно, даже интеллигентно.
– А девушки? – усмехался Соколик.
– Спросите у Марии.
Но тут Соколик уступал. Спорить можно было только с Софьей Алексеевной, которая жила не в лагере, от которой однажды пахло духами и которая, конечно, не лагерную баланду ела. Тогда Соколик заходил с другой стороны: