Читать «Дом золотой» онлайн - страница 20

Мурочка – повелительница дверей

Тетя Фая чистила картошку и утирала слезы. Вчера принесла кошку, а сегодня она снова вернулась к Бересклетову. Ушла.

Котенок этого лета сливочный Пушок сел рядом на лавочку и лапой контролирует тети Фаину коричневую в картофельной земле руку. Она чистит, плачет, Пушок контролирует, трогает за ножик, удивляется – зачем?

– Осень, Пушок…

Котенок кивнул.

Тетя Фая первый раз этой осенью затопила печку. Котята замерзли, сидят под кроватью на худом пыльном валенке и переглядываются:

– Тепло… Тепло? Тепло! Какая у нас бабушка!

Тетя Фая смотрит на Мурочку, Мурочка не сводит глаз с тети Фаи, поглядывает с такой любовью, с такой приятностью, не каждый человек на такой взгляд сподобится.

Тетя Фая подвинула кочергой дрова в печи, наставила на плиту чугунов, кастрюль, бидонов – воду греть, солянку томить, простоквашу до кипения доводить – творог мудрить, много чего… Присела у печки, греет бок и видит, как Мурочка подошла к двери и маленькой мордой тычет, а лапой помогает, пыхтела-пыхтела и открыла! Обернулась на тетю Фаю:

– Смотри, бабушка, что я могу!

– Мурочка, ты как мать, как Тишка!.. А закрывать кто будет? Дом-то выстынет.

Мурочка дверь открыла и выбежала, только хвостик махнул.

– А закрывать не хочет, какая! Пушок, Пушок!..

– Глупости какие, – потянулся под кроватью Пушок, вытянул лапы и начал спать.

Дед-беркут

Особенно обидно стало тете Фае зимой. Во дворе под сеном обнаружилось огромное гнездовье мышей. К весне непуганые мыши расплодились в пугающих количествах. Каждое утро Фаина тыкала вилами в сено и слышала раздраженный писк мышиных мамаш, потом мыши побежали прямо под ногами, заворачивая в комнатки и сводя с ума. Котята по малости не справлялись, а Тишка жила у Бересклетова в доме, перебравшись из солдатской сторожки в покои на ковры.

Сам Бересклетов, оказывается, был из Москвы, так говорили на улице, номера у бронзовой и голубой машин были московские.

Тихий Соборск отнюдь не курорт, и чем же он завлек такого шибкого человека, как Бересклетов, гадала вся улица. Спросить никто не решился, Эдуард рубахой-парнем не притворялся, построил дом, приезжал – уезжал куда и зачем, никому не докладывал, тихо жил, по вечерам включал фонари по всему участку.

И зачем приехал Эдуард, выяснил не кто иной, а самый дряхлый житель Пухляковской улицы – Ефим Гаврилыч Голозадов, когда зимой ровно через два дня и девять месяцев приехал из Сызрани в родную избу, которая тридцать лет без малого соседствовала с колдуновским пожарищем.

Ефим Гаврилыч в феврале похоронил бабку и занеможел еще на похоронах, когда его голубку сизокрылую, свет-Малашеньку, опускали в красном ситцевом гробу в мерзлую землю на Царевском кладбище. И сынок средний увез старика на своей «Газели» в славный город Сызрань, где жил и до сих пор живет.