Читать «Житье человеческое» онлайн - страница 8

– – Завари чай, – распорядилась тетушка, – и вынь из духовки рыбу. В прошлый раз сельдь была превосходна. Жаль, если она пересохнет.

Неужели Джеймсону и Джеффрису достанется ужин, приготовленный для Уильяма? Энни опустилась на колени, открыла небольшую дверцу в плите и что-то вынула из духовки: комната наполнилась запахом запеченой рыбы. Но, видно, передумала и осторожно поставила рыбу в духовку, решительно захлопнув дверцу. Стоя на коленях на коврике перед очагом, словно на молитве, она сказала, не оборачиваясь:

– Я приготовлю яичницу, тетя.

– Жаль, что не подадут рыбы, – пробормотала тетушка. Это было невыносимо, они незвано вторгались в налаженную жизнь чужого дома.

– Мы будем очень благодарны, если вы угостите нас чаем и хлебом с маслом. Мы не собирались ужинать, нас ждут к столу в Миддлхэмптоне.

– В самом деле? – спросил Джеймсон, с удивлением уставившись на приятеля.

– Ну, конечно, – повторил Джеффрис с еще большей уверенностью, – нас ждут к ужину.

Перед тетушкой появилась тарелка с рыбой. Энни с пузатым чайником в руках осторожно подошла к столу. Она наклонилась, опуская чайник на подставку, но вдруг напряглась, подставка звякнула. Энни застыла и жадно прислушалась, пытаясь жестом остановить поток тетушкиной болтовни. Сообщив Джеймсону, что ее племянник живет в Лондоне, тетушка принялась было расписывать его выдающиеся достоинства. Сидящие за столом вздрогнули и замолчали, сверху донесся слабый, прерывистый плач ребенка.

– Поднимешься к нему?

– Нет, а то он раскапризничается и будет хныкать всю ночь, – спокойно ответила мать.

От чашек поднимался ароматный пар. Джеффрис сосредоточенно следил за тем, как в прозрачной коричневой глубине чашки тает щедро положенный сахар, и он не хотел нарушать эту прозрачность молочным облачком. Он обхватил теплую чашку ладонями – онемевшие кончики пальцев медленно оживали. Энни нарезала хлеб и придвинула масленку поближе к Джеффрису. Тот с тоской заглянул в ее отрешенные глаза.

Джеймсон, который легко осваивался в любой обстановке, явно отогрелся. Он так и сиял, возбужденно облизывал губы, и они блестели в свете лампы. Он болтал не закрывая рта. «Ну и ну!» – только и восклицала тетушка, протягивая руку за куском хлеба или передавая чашку за новой порцией чая. Энни, хотя все еще настороженная (так казалось Джеффрису), слушала Джеймсона, подавшись вперед, изумленно вскинув брови. Он расписывал рай, который он, Джеймсон, разумеется не без посторонней помощи, вскоре организует на земле, и доверительно сообщил присутствующим, что и они могут принять в этом участие. Женщины смотрели на Джеймсона, вытаращив от удивления глаза. Для Джеффриса откровения приятеля тоже были неожиданностью. Внезапно мир вокруг него стал бесцветным. Перед ним возник не Новый Иерусалим, а запутанный лабиринт кирпичных стен и Джеймсон, разглагольствующий на углу пустынной улицы. Контраст был таким резким, что у Джеффриса закружилась голова. Он откинулся на спинку стула и постарался сосредоточиться. Перед ним снова возникла гостиная, но стены ее раздвинулись, и он уже не мог охватить их взглядом. Итак, все определялось одним: индивидуальным восприятием; эмоциональным воздействием окружения. Вот дома, которые становятся жильем; вот комнаты, где живут люди; они уходят и возвращаются, а кто-то уходит навсегда; их ждут в других комнатах, маленьких, бережно хранимых островках света, защищенных стенами от алчного мрака, всепоглощающей тьмы. Здесь, на этой сцене, и разыгрывается драма человеческого существования. Издалека чуть слышно доносился глас Джеймсона, вопиющего в пустыне.