Читать «Суер-Выер. Пергамент» онлайн - страница 99

– Пора на «Лавра», – сказал старпом. – Хочется напоследок осушить ещё рюмочку, да не знаешь, за чьё тут здоровье пить. За хозяев как-то не тянет.

– Можно выпить за здоровье лоцмана, – предложил вдруг я.

– За меня? – удивился Кацман. – С чего это? Почему? Это что – намёк на что-нибудь? Зачем ты это сказал?? Нет-нет-нет! Не надо за меня пить!

– Ну ладно, – сказал я, – выпьем тогда за старпома.

– Что же это ты так сразу от меня отказываешься? – обиделся Кацман. – Сам предложил – сразу отказался. Так тоже не делают.

– Ну давай вернём тост, выпьем за лоцмана.

– Да не хочу я чтоб за меня пили! С чего это?!?

– Слушай, – сказал я, – скажи честно, чего ты хочешь?

– Молоки селёдочной, – сразу признался Кацман. – Бело-розовой. Да её всю Дыбов засосал.

Глава LXXXII. Лик «Лавра»

Средь сотен ошибок, совершённых мною в пергаменте, среди неточностей, нелепостей, умопомрачений и умышленных искажений зияет и немалый пробел – отсутствие портрета «Лавра Георгиевича».

То самое, с чего многие описатели плаваний начинают, к этому я прибегаю только сейчас, и подтолкнули меня слова нашего капитана:

– Что-то я давно не вижу мичмана Хренова.

– Да как же, сэр, – ответил старпом. – Вы же сами сослали его за Сызрань оросительные системы ремонтировать.

Капитан а досаде хлопнул рюмку и попросил призвать мичмана поближе, а я решился немедленно всё-таки описать наш фрегат. Верней, совершить попытку невозможного, в сущности, описания.

Как всякий парусный фрегат, наш любимый «Лавр Георгиевич» был статен, величав, изыскан,

фееричен,

призрачен,

многозначен,

космично-океаничен,

волноречив,

пеннопевен,

легковетрен,

сестроречен

и семистранен.

Никогда и никто и никаким образом не сказал бы, глянув на «Лавра Георгиевича», что это – создание рук человеческих. Нет! Его создало всё то, что его окружало – океан, небо, волны и облака, ветер и альбатросы,

восходящее солнце и заходящая луна, бред и воображение,

явь и сон,

молчание и слово.

Даже паруса или полоски на матросских тельняшках были его авторами никак не менее, чем человек, который в эту тельняшку вместительно помещался.

И в лоб, и анфас, и в профиль наш фрегат смотрелся как необыкновенное явление природы и вписывался в наблюдаемую картину так же естественно, как молния в тучу, благородный олень – в тень далёких прерий, благородный лавр – в заросли катулл, тибулл и проперций.

Три мачты – Фок, Грот и Бизань, оснащённые пампасами и парусами, во многом определяли лик «Лавра» и связывали всё вокруг себя, как гениальное слово «ДА» связывает два других гениальных слова – «ЛЕОНАРДО» и «ВИНЧИ».

Тремя главнейшими мачтами облик «Лавра», однако, не исчерпывался, и наш капитан сэр Суер-Выер, когда имел желание, добавлял к Фоку – Строт, ко Гроту – Эск, с Бизанью же устраивались ещё большие сложности.

Если капитан хотел кого-то наказать, он ссылал куда-нибудь на сенокос или на уборку картофеля именно за Бизань, а если этого ему казалось мало, ставил тогда за Бизанью дополнительную мачту – Рязань, а если уж не хватало и Рязани, ничего не поделаешь – Сызрань.

Высоту мачт с самого начала мы решили слегка ограничить, могли их, конечно, удлинить, но до каких-то человеческих размеров, ну, короче, не до страто же сферы. Что до подводной части, тоже немного играли – туды-сюды, чтоб на рифы не нарваться. Вот почему ватерлиния всё время и скрипела. Ну да мы её смазывали сандаловым спиртом, мангаловым мылом, хамраями, шафраном и сельпо.