Читать «Моя жизнь в лесу духов» онлайн - страница 67

Амос Тутуола

К тому же раб не считался за человека, или был очень униженным жителем, и я не мог обратиться к брату с объяснением, откуда я родом и кто мне родич, а рабы не знали нашего языка, поскольку их пригнали из чужедальних мест, и тоже не понимали, чего я хочу.

Но однажды, когда мне удалось отдохнуть и я оказался в своем полном уме, наш рабовладелец, или мой брат, снова пришел к нам во Двор с проверкой, и, пока он говорил, а мы его слушали, я вдруг легко узнал братов голос, будто у нас и разлуки-то не было, потом пригляделся к хозяину повнимательней и ясно увидел маленький шрам, который появился у брата на лбу еще до нашей совместной разлуки возле развесистого фруктового дерева, так что по этим двум памятным знакам – давнему шраму и знакомому голосу – я распознал в хозяине брата, но поговорить с ним по-братски не смог, поскольку числился у него рабом и он приказал бы засечь меня насмерть, если б я обратился к нему как брат.

Я пристально рассмотрел свое положение, и оно представилось мне примерно так: меня привели в мой собственный город, но родственных чувств от меня бы не приняли, а значит, я должен был оставаться рабом. И тут мне вспомнилась братская песня, которую мы весело распевали с братом во время трапезы жареным ямсом, когда наша матушка ушла на базар, а нам оставила для обеда ямс – каждому из нас по отдельному ломтику. И вот я запел эту братскую песню, в которой значилось имя моего брата. Я-то запел, а братовы жены принялись хлестать меня за пенье кнутами, и песня звучала час от часу все грустней, или с каждым днем все тоскливей и заунывней. Через несколько дней раздосадованные жены заявили про меня хозяину, что его «Раб, у которого на теле язвы, распевает строго запрещенные песни», поскольку рабам строго-настрого воспрещалось называть, хоть и в песнях, имя хозяина. А брат приказал им, чтоб они меня привели.

И вот предстал я, значит, перед хозяином (или, считая по рождению, братом), а сам дрожу от страха всем телом, и даже голос у меня содрогается, потому что если какого-нибудь раба призывают к хозяину отдельно от остальных, то хотят умертвить его для жертвы богу. Но брат сказал, чтоб я спел ему песню, которую пел на Рабском Дворе. Он-то, конечно, собирался меня убить, когда в моей песне прозвучит его имя, да бог был так добр, что, едва я запел, брату вдруг вспомнилось наше с ним расставание, и я не успел еще пропеть его имя, а он уже бросился меня обнимать и первым делом сказал своим женам, что вот, мол, нашелся наконец его брат после двадцатичетырехлетней разлуки. А вторым делом он приказал своим слугам вымыть меня чисто-начисто в ванне и после этого принес мне одежду, которой обрадовался бы даже Король. Но язвы по-прежнему были при мне. Третьим делом брат повелел своим женам, чтоб они накормили меня и напоили, а потом отправил посланца за матушкой, которая ушла до войны на базар, и с той поры я ее не видел.