Читать «Камень, ножницы, бумага» онлайн - страница 8

От Одиннадцатого до Двенадцатого храма полдня пути, тропа пилигримов ведет мимо еще двух храмов, но они не считаются Святыми местами. Оба они, как и Одиннадцатый, заброшены и разорены. Вперед. Все время в гору. Мой разум туманится. Чувственный мир тает, его раздражители уже не касаются мозга. В памяти всплывают образы. Я больше не чувствую дождя и студеного ветра, не ощущаю боли в икрах. Я вспоминаю.

Вспоминаю его жизнь.

Я называю его «он», хотя у него то же лицо, то же имя, тело и разум, что и у меня, но он мертв. Очевидно и бесспорно. Мертв. Убит. Не пулей и не ножом. Не тонкой проволокой-удавкой толщиной в одну молекулу в каком-нибудь безымянном городке в Центральной Европе. Не наркотиками и не ядом. Он убит чувством вины. То, что осталось от него, пустая обертка, жмет сейчас на педали прихотливо раскрашенного велосипеда на склоне японской горы. Шелуха. Горстка праха.

Я вспоминаю.

В день, когда был зачат Этан Ринг, Западная Германия выиграла Кубок мира. Из приемника в грузовичке компании «Саут Миммз Сервис», припаркованного у шоссе М25, неслись сладкие звуки Nessun Dormas в исполнении Лючано Паваротти, а Никки Ринг, двадцати с чем-то лет, безработный и без всякой надежды на работу, сливался в бурном пятиминутном коитусе с голландкой, во-дительницей грузовика.

В день, когда Этан Ринг родился, в багдадское подземное убежище попала бронебойная интельбомба, разорвавшая в клочки пятьсот мужчин, женщин и детей, а в это время Бет Мидлер пел, что Господь смотрит на нас неотступно.

В день, когда Этан Ринг в первый раз поцеловал девочку на заднем дворе школы мисс МакКонки (Роберта Каннингэм, второй класс Р), Европа тихо и незаметно, без суеты, путаницы и суматохи – никто в общем-то ничего не заметил – объединилась в единое государство.

В день, когда Этан Ринг пригласил свою первую девушку (Анжела Элиот, тринадцати лет) в местную пиццерию, где угостил двойным чизбургером, диетической кока-колой и облапыванием коленок под столом, ученые компании «Хьютсдорп» в новой, респектабельной, полностью интегрированной и расово благополучной Южной Африке получили Нобелевскую премию в области биологии за создание искусственных организмов, которые перерабатывали сахара в полезную электроэнергию – для неспециалиста Этана и его ровесников – живые батареи.

Слишком высокий, со слишком ранним развитием – всего слишком много, – социально неадаптированный из-за прыщей и робости, Этан Ринг непременно заработал бы подростковый невроз, но ему повезло, он нашел приют, поддержку и понимание в Девятнадцатом Доме родового сообщества. Из моральных руин девяностых годов, усыпанных обломками иссохших родственных связей, рождалась новая социальная форма, рождалась из групп одиноких женщин, брошенных, вдовеющих, разведенных, просто никогда не состоявших в браке. Они объединялись под одной крышей, чтобы противостоять морю свободно дрейфующих по жизни мужчин. Родовое сообщество: средний размер – пять целых три десятых человеческих единиц; три целых две десятых добывают средства к существованию, содержат себя и две целых одну десятую убежденных матерей, которые рожают детей. Мужчины приходят и уходят, вступая в индивидуальные связи с отдельными членами, но их никогда не рассматривают как членов семейного сообщества. 2003 год – родовое сообщество добилось легального статуса в Европейском суде. 2012 год – одна треть всех семейных союзов является родовыми сообществами. 2013 год – Никки Ринг присоединяется к Девятнадцатому Дому, выиграв этим шагом телеком-дизайнера европейских сельскохозяйственных журналов, оператора по доставке на дом сандвичей, ювелира, комбимать, которая с облегчением бросила торговлю фьючерсами и отдалась делу деторождения, не заботясь о последствиях, двух новых дочерей, одного нового сына, жилище на южном побережье (тот самый Девятнадцатый Дом) с залитой солнцем террасой и общим с соседями бассейном, мир, стабильность, любовь, безопасность. Его ответный вклад состоял из Этана Ринга. Этан Ринг выиграл семейные корни. Семью обрел ребенок, чей предыдущий опыт обитания в Новой Европе сводился к доплеровскому красному пятну габаритных огней, перемешанных с десятью тысячами мелодий из встроенных радиоприемников, к запаху пережаренного подсолнечного масла в бесконечной череде меблированных комнат (завтрак входит в счет). Благодатная почва сообщества способствовала развитию в нем дремлющего таланта визуализации – внутри своего глазного яблока он, как на экране, видел разнообразные мысли и идеи и помогал увидеть их другим. Этот талант, взлелеянный его экс-фьючерной комбиматерью, позволил ему продержаться в общеобразовательной школе, окончить ее и оказаться в художественном колледже одного из сумрачных северных городков, чтобы изучать графические коммуникации. Он мучительно переживал акклиматизацию и социальную адаптацию. Он метался, думая, не уйти ли. Не отравиться ли, проглотив полторы бутылочки парацетамола. Но в свое время нашел друзей: студента-японца, прибывшего по обмену и тайно обожавшего анимационные комиксы; темноволосого компьютерного фаната с севера, который быстренько обучил Этана необходимым премудростям бытия – выпивке, наркотикам, знакомствам с девушками; ну и подружку, конечно, однокашницу по колледжу и графическим взаимодействиям, эта последняя выглядела так, будто ее имя должно оканчиваться на «и», но на самом деле ее звали иначе.