Читать «По слову Блистательного Дома» онлайн - страница 41

Наконец на его бесстрастной физиономии проявились хоть какие-то элементы эмоций. Мне аж полегчало. Очень уж был невозмутимый.

– Слушай, Тивас, так это что, так вот просто? Взял и перешел?

– Нет, не так. Но в общем-то ничего сложного. – Тут он замолчал. Подумал. – Хотя… Если у человека есть некоторое количество воображения. – Он опять замолчал. – Ты в детстве на облака любил глазеть?

– Естественно. И сейчас люблю.

– Ничего естественного. Для большинства это абсолютно глупое времяпрепровождение. Так вот. Видел вместо облаков замки, города?

– Ну конечно!

– А краем глаза – шпили и знамена, воинов и всадников?

– Ну да. – Я даже привстал.

Наконец хоть кто-то говорит, причем без улыбки, о том, о чем я признаюсь лишь под пыткой. Смеются, гады. Ведь даже родная жена, когда я ей стал рассказывать о небесных городах, уложила меня и долго гладила по буйному лысому черепу, пока я не уснул.

– Если столкуемся, научу тебя смотреть правильно, и сможешь ты оказываться, где пожелаешь. Но если столкуемся. А так для работы тебе это просто необходимо.

– Слушай. Перестань ходить вокруг да около. Для какой работы?

– Ты понимаешь, оказался я весьма в сложной ситуации. Попал я в засаду, был пленен, вырвался, но мой… – Он замялся, подыскивая слово, понятное для меня нецивилизованного: – …прибор для связи оказался поврежден.

– Хрупкая, видать, штуковина, – посочувствовал я.

– Лови, – метнул он мне сквозь костер какие-то четки, которые тяжелой каменной змеей оплелись вокруг моего запястья. Мощное такое каменное ожерелье. Широкое. При наличии навыка прибить можно.

– Хрупкая? Один шанс из миллиона, что под нужным углом попадешь в нужное место. Самое смешное, что я сам и попал.

– Грустненько.

– Грустненько. Еще грустнее то, что вызывал по этой штуковине я совсем не тебя. А как здесь ты оказался, не понимаю. Вернее, догадки есть, но оставим их на потом. Так вот, мой прибор разладился, и я даже не представляю, какие такие радости призвал в этот мир сквозь тонкую ткань границ. Вызывал я воина. Своего давнего и весьма верного агента. А вызвал тебя. Как это получилось, не знаю. Правда, похожи вы до невозможности. – Он угрюмо замолчал.

– Воин, говоришь, – переспросил я. – Жаль, на пенсии я в связи с многочисленными повреждениями организма.

Государство, в котором я живу, некогда самое миролюбивое, впрочем, только с его точки зрения, в течение очень недолгого времени превратилось в территорию, где стало признаком плохого тона не стрелять в окружающих по финансовым, коммерческим, партийным, религиозным, конфессиональным основаниям. Частенько серьезные, с их точки зрения, люди, прослышав о моем жизнерадостном прошлом, делали предложения попринимать участие во всех этих стреляниях. Вначале пытались проехаться на халявку, убеждая в своей полной и окончательной правоте (я всегда относился к людям, считающим себя истиной в последней инстанции, с большой долей скептицизма), давили на патриотизм, потом вульгарно предлагали денег. Поначалу по разным причинам, в том числе и алкогольным, я съездил в так называемые «горячие точки». И убедился, что войны, которые ведутся государствами, конечно, грязны, как всякие войны, но то, что могут сотворить опьяненные свободой люди, превосходит всяческое, даже мое, весьма, кстати, циничное, воображение. Дело в том, что как бы ни выли застрявшие в диссидентстве престарелые мальчишки о зверствах военных, те, как правило, выполняют поставленную перед ними задачу специально не затрагивая гражданских. А жертвы среди населения, как это ни мерзко звучит, побочный продукт боевых действий. А дядька, которому всучили автомат и запудрили мозги идеей о Великой Молдове, Армении, Азербайджане и т. д. … это просто удивительно, что может сотворить обыватель, обуянный великой идеей. Это просто потрясает всяческое воображение.