Читать «Правила одиночества» онлайн - страница 216

Официант принес бутылку «Сиерры», тарелочку с аккуратно порезанным лимоном, с горкой соли посередине. Разлил текилу по высоким стопкам.

– А я тебя не сразу узнал, долго смотрел: изменился ты, заматерел, седой уже порядком. Ну, давай, за встречу, – предложил Виталик, – как я рад тебя снова встретить, если бы ты только знал!

– Это взаимное чувство, – сказал Ислам, – я только недавно сокрушался о том, что мой последний друг уехал в Германию и я остался совсем один.

– Последний уехал. Зато первый вернулся. А ты как будто и не рад мне?

– Я рад, – сказал Ислам, – просто я растерян и расстроен тем, что у тебя так сложилась жизнь. Это омрачает мою радость.

Да брось ты, все нормально. Помнишь, как пелось в одной песне: «Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло». Так и здесь. Ну, был бы я всю жизнь маляром-штукатуром, в Ахмедлах на стройке работал бы, а сейчас – сам видишь.

– В этом есть логика, – согласился Ислам, – правда, иррациональная. Все-таки как это получилось?

Да из-за матери, царство ей небесное. Она же пила у меня. Домой как-то шла поддатая. В коридоре один чушка, талыш, ее толкнул и обозвал: мол, нечего здесь ходить в таком виде, мундар делать. В нашем доме коридорная система была, ты же помнишь: туалет, душевая, кухня – все общее. Я как раз дома был, в этот день приехал из Баку.

Он, конечно, не знал, что я дома, – вряд ли бы осмелился. И она бы мне в жизни ничего не сказала – боялась их. Но я услышал, как она грохнулась. Я его избил, как собаку. Он пошел, ребят привел – там же в микрорайоне кругом одни талыши были! Как вспомню этих уродов деревенских! В пятиэтажке жили: один барана на балконе держит, другой печку-времянку на втором этаже топит: трубу в окно выведет, а сверху соседи белье вывесили сушить, третий мудак в три часа ночи дрова начинает колоть, прямо на бетонном полу. Короче, накинулись на меня: я ножик вытащил, порезал двоих. Мне три года дали, потом, в лагере, еще добавили, один пидор в общей камере меня отпетушить попытался – я ему глаз выбил. Короче, когда вышел, мать уже умерла, комнату нашу соседи заняли. Помнишь, была у зайца избушка лубяная, а у лисы ледяная? Я попытался их выгнать – они сразу в Народный фронт ломанули.

– Да, – после недолгого молчания произнес Виталик, – как вспомню эту публику! Со мной на зоне один сидел, Муртуз его звали, как встретимся – ерри, кардаш. Но через десять минут он заводил одну и ту же пластинку: азербайджанцы нас всю жизнь дискриминировали, даже не разрешали нам в паспорт делать запись в графе национальность – талыш. Я ему – ты че гонишь, вы же одна нация? Он – нет, они, мол, никто: ни турки, ни персы, а мы – коренное население. Я ему: какая вы нация, если у вас даже языка, то есть письменности нет. А он утверждает – есть. Я ему – покажи. Он: освободимся – покажу. Тогда я ему: напиши что-нибудь сейчас. Вот тогда он затыкался. Нет, ну ты представляешь, у каждого свои обиды! Короче: пришли бородатые аварагёры из Народного фронта. Вся сила у них тогда была, СССР уже умер к тому времени, и сказали они мне: вали, парень, отсюда, пока цел. Ты русский – вот и вали в свою Россию. А какой я русский? У меня, кроме рожи, ничего русского-то и нет: пахан – грузин, чтоб он сдох, сука, мать – полукровка. Что делать? Поехал в Россию, а здесь менты проходу не дают: паспорт покажи, регистрацию покажи. Ты гражданин Азербайджана, езжай к себе на родину. Я говорю: меня выгнали оттуда. А нас, говорят, это не колышет, документ давай.