Читать «Диомед, сын Тидея. Книга первая» онлайн - страница 153

– Этолия должна быть единой, Фоас! Она и станет единой.

– Хм-м-м...

А я в небо белесое, жаркое поглядываю. Не все ты еще слышал, братец мой названный!

– Ты присягнешь мне, Фоас. Как своему ванакту. Как царю царей. Ты получишь Калидон из моих рук.

Сейчас кричать станет. Чтобы он, вольный курет!..

– Эй, Диомед, что говоришь? Чтобы я, вольный курет, присягал? Режь меня, убивай – никому не присягну! Отцу присягал, деду присягал – тебе не стану!

Кричит! А сам бороду черную треплет. Треплет – на меня поглядывает. Сейчас о дани говорить будет. Сколько быков в год, сколько овец...

– За кого меня считаешь, родич? Думаешь, дань платить стану? Сто быков в год платить стану? Сто быков, тысячу овец? И десяти не заплачу!..

А Любимчик рядом стоит, глазами лупает. Учись, рыжий!

* * *

– Так ты чего, Диомед, царство ему отдал?

– Не отдал, Лаэртид! Не отдал. Приобрел! Править надо, сидя лицом к югу.

– А-а... А почему к югу?

 * * *

От алтаря только камни остались. Развалили алтарь! Камни, молодая трава сквозь трещины тянется... И никто не скажет даже, какому Телефу алтарь возводили. Слыхал об одном, так он жив еще, за морем где-то правит.

А здесь – только камни среди травы.

Забылось!

Возле камней и положили его – деда Ойнея. Положили, покрывалом красным накрыли. Горго, внучка, золотой венец принесла, на голову надела, вытерла кровь с бледных губ...

Все собрались. И мы с Фоасом, и Лаэртид, и старшины калидонские, и куреты. Уходит басилей! Каким бы он ни был, Ойней Живоглот, но все-таки полвека жезл золотой держал. Всех пережил, всех похоронил – детей, друзей, врагов. И вот теперь сам уходит.

– Дед! Это я, Тидид! Может, воды тебе дать?

Молчал Ойней Живоглот. Только горлом хрипел – тихо, бессильно. И все так же глаза светились – ненавистью.

Зачем уходить, ненавидя? Зачем, дед?

– Прочь!..

Медленно поднялась рука, сжались в кулак худые пальцы...

(А я вдруг деда Адраста вспомнил. Только Злосчастному легче было. Он завещал нам мечту. Мечту – а не ненависть!)

– Прочь, сын греха!..

– Но почему дед? – не выдержал я. – За что? Ты ненавидел отца, ненавидишь меня, всех ненавидишь! За что?

Захрипел, дернулся...

– Пусть... Пусть уйдут все. Тебе... скажу...

Я оглянулся. Так ведь нет никого, одни мы с дедом! Остальные в сторонке стоят – ждут. Даже Горго не подошла.

– Мне... Мне больно... Пусть и тебе будет больно, сын греха! Сын греха...

А мне вдруг его жалко стало – как когда-то.

– Я... Я должен был умереть раньше... с Беллерофонтом, с остальными... Но я остался. Остался, хотя и знал... Мы все прокляты, все! Мы, недобоги...

Я вздрогнул. Недобоги! Все, в чьих жилах ИХ кровь!

– Беллерофонт... он сошел с ума, но успел... Успел уйти. А я... Я полюбил. Полюбил то, что нельзя любить!

«– Почему Ойней меня ненавидит? Ведь он и не видел меня ни разу! Это из-за папы? Или он болен? Как мы все: дядя Геракл, Эвмел, папа? Как я?

– Он болен, сынок. Если, конечно, любовь – это болезнь.»

– Я полюбил... Полюбил свою кровь!

– О чем ты, дед? – поразился я. – Свою кровь?

– Свою кровь! – упрямо прохрипел он. – Твой отец... Он не сын Перибеи, моей жены. Он... Его мать – Горго, моя дочь!.. Я любил свою кровь, свою дочь! Твой отец... И Горго, внучка...