Читать «Журавль в клетке» онлайн - страница 104
Наталия Терентьева
– Например?
– Например, зачем тебе трусы такого фасона здесь, на моей даче, вернее, на даче нашей семьи, где ты околачиваешься в качестве… м-м-м… скажем, моего охранника?
Я пожала плечами:
– Ерунда. Трусы удобные, называются стринги, на них хорошо смотрятся любые брюки. Думаю, ты в курсе, как глубоко семейный человек.
– Не расскажешь, чем именно они удобные? – Соломатько смотрел на меня, улыбаясь.
– Нет, не расскажу. О чем-нибудь серьезном ты думаешь?
– Думаю. – Соломатько откинулся поудобнее. – Почему у тебя не отрастают собачьи радости?
Я прямо подавилась:
– Эт-то что еще такое?
Он усмехнулся:
– А это такие забавные мешочки, которые неумолимо обвисают у женщин по обе стороны рта к сорока годам. И придают им выражение обиженных собачек Или злых собачек. У кого как.
– У твоей Татьяны – как? – спросила я и на всякий случай чуть отодвинулась вместе со своим креслицем, чтобы он ненароком не смог пнуть меня.
– Фол, Егоровна. У моей Танечки – выражение любимой собачки. Устраивает?
– Вполне. У меня не отрастают, потому что я каждый день бью себя по подбородку, за завтраком, другого времени нет. Вот приблизительно таким образом… – И я изо всех сил несколько раз стукнула себя кистью по подбородку, продемонстрировав свой утренний массаж Соломатько даже вздрогнул.
– Меня не надо! – попросил он и тоже отодвинулся от меня.
Я кивнула:
– Не буду. Это меня Машина прабабушка, моя бабушка научила, еще лет пятнадцать назад. Бабушку Веронику ты помнишь.
– Да уж…
Я остановила его рукой:
– Не надо. А за что ты так напустился на бедных бардов? По-моему, там много хороших людей, не испорченных нашим ужасно-буржуазным капитализмом и всеми его жвачными прелестями.
– Веришь в то, что говоришь?
– Конечно, – пожала я плечами. – Это очевидно. А ты-то что? Чем они тебя обидели? Ты же раньше и сам пел. И даже, кажется, сочинял.
Соломатько, прищурившись, улыбался и смотрел мимо меня. Я поняла – спрашивать бесполезно. Наверно, и правда обидели. Может, песню какую обсмеяли, в сборник не взяли. Вполне могу себе представить, что богатый и безусловно развращенный богатством Соломатько вдруг захотел, чтобы и его песню исполняли по радио, а он бы при этом тонко и снисходительно улыбался.
– Хорошо. Не хочешь – не говори. А почему я-то – ветеран песенного клуба? Я ни одной песни до конца даже в юности не знала.
– Да потому что ты вопросы такие задаешь – романтично-придурочные! О чем я думаю… Да ни о чем! Я вообще не имею обыкновения думать вне работы. Я прихожу на работу в десять. До восьми вечера думаю. В пятницу – до шести. Иногда приходится думать даже в субботу. И все, понимаешь? В остальное время я живу. Живу! А ты вот, Егоровна, о чем думаешь ты? Может быть, о социальном статусе феминистки?
Я посмотрела в его откровенно злые глаза и спокойно ответила:
– О социальном статусе женщины, растящей ребенка без отца при живом и даже официально зарегистрированном отце.
Я взяла пустые чашки, подгребла со стола салфеткой обгрызенные куриные кости в тарелку и хотела уйти.