Читать «Кратос» онлайн - страница 100

Наталья Точильникова

Яичница давно уничтожена, на дне чашки остыли остатки кофе.

– До свидания! – сказала цертис.

И ее образ стал расплываться и исчезать, пока вся комната не наполнилась серебристым сиянием, которое вскоре поблекло и угасло совсем.

Процесс «регистрации» шел медленно, выпускали по нескольку десятков человек в день, так что я получил короткую передышку и решил навестить моих столичных знакомых.

Первым в списке был мой друг поэт Никита Олейников. Я ничего не знал о его судьбе с момента ареста Хазаровского.

Но связаться с Никитой не составило никакого труда, и я порадовался, что с ним все в порядке.

– Не совсем, – сказал он. – Я переехал, увидишь. Залетай сегодня вечером.

И он сбросил мне на устройство связи адрес и карту.

Новое жилище поэта представляет собой грязную мансарду в бедной части Кратоса.

Олейников шутовски кланяется:

– Добро пожаловать, Ваше превосходительство!

Я медлю, пораженный нищетой обстановки.

– Ну, что стоишь? Заходи! – говорит он и разводит руками. – Как видишь!

Никита высок, грузен, широкоплеч – гора, а не человек. И голос под стать – громовой, почти шаляпинский. Крупные черты лица, крупный нос, большие руки. Волнистые волосы до плеч, никогда не знавшие косы и банта и, по-моему, нерегулярно встречающиеся с расческой – обычай вольнолюбивой богемы.

Над письменным столом два портрета: парадный портрет покойной императрицы и портрет Леонида Хазаровского в полный рост. На последнем опальный вельможа – еще блистательный царедворец в роскошном придворном платье и с тростью. Высокий лоб, брови вразлет, карие глаза, правильный тонкий нос, чуть пухлые губы. Красив, чертяка! Анастасию Павловну можно понять.

Посреди убогой мансарды портреты кажутся иконами, украденными из соседнего храма.

– Ты часом свечки перед бабой Настей не жжешь? – интересуюсь я.

Никита поднимается в полный рост, выпрямляется и делается столь страшен, что я отступаю на шаг.

– Она тебе не «баба Настя», а Великая Императрица Анастасия Павловна! – гремит он.

Я кивнул.

– Она и для меня Великая Императрица. Просто пока была жива, я от тебя только «баба Настя» и слышал. Извини.

– Дурак был, – сказал Никита. – Пока имеем – сам знаешь. Ты садись!

Он тяжело опустился напротив меня, и на столе возникла бутылка красного вина и два сомнительной чистоты бокала, извлеченные из-под стола вместе с бутылкой.

– Тессианское? – поинтересовался я.

– Обижаешь. Настоящее венгерское. Со Старой Земли. У меня еще две бутылки – берегу для таких случаев.

Выпили.

– Двадцать человек по делу арестовано, – сказал Никита. – И, думаю, этим не кончится.

– По делу Хазаровского?

– Естественно. А по какому же?

– А тебе-то что? Ты ни бизнесом, ни политикой никогда не занимался.

– Поэту невозможно уцелеть, когда стреляют в каждого второго, – процитировал Никита.

Не дожидаясь меня, выпил еще.

– Хазаровский человек был, понимаешь? Человек! Нет, не ангел, я не утверждаю. Может, себе в карман и клал. Как дела ведут в колониях – сам знаешь. Но Леонид Аркадьевич не только под себя греб, он не только брал – он отдавал. Науку финансировал, образование, литературные премии учреждал, художников подкармливал. А этому ничего не надо! Ладно, поэты. Мы, допустим, люди бесполезные. Но при нем скоро академиков по чердакам расселять начнут. Ты слышал когда-нибудь, чтобы он что-нибудь хорошее сделал? О злоупотреблениях слухи ходили, было. А о благотворительности что-то нет. Зато теперь поют коллективные гимны! Вместо молитв! По пять намазов на день!