Читать ««Сон — тайны и парадоксы»» онлайн - страница 37
Александр Моисеевич Вейн
Я иногда вижу во сне дневные стихи, во сне они прекрасны. В наших снах все прекрасно, но как уловить, что пишешь во время сна. Раз я разбудил бедную Наташу и продекламировал ей стихи, которые только что видел во сне… Два хороших стихотворения, лучших, какие я написал, я написал во сне.
В наших снах все прекрасно, но как уловить, что пишешь во время сна.
Во сне сочиняли, кажется, все поэты. Говорят, Лафонтен сочинил во сне басню «Два голубя», а Вольтер — первый вариант «Генриады». Державину приснилась последняя строфа оды «Бог», а Маяковскому метафора из «Облака в штанах». В статье «Как делать стихи» он пишет:
Я два дня думал над словами о нежности одинокого человека к единственной любимой. Как он будет беречь ее? Я лег на третью ночь спать с головной болью, ничего не придумав. Ночью определение пришло:
Тело твое буду беречь и любить, как солдат, обрубленный войною, ненужный, ничей, бережет свою единственную ногу, —
Я вскочил полу проснувшись. В темноте обугленной спичкой написал на крышке папиросной коробки — “единственную ногу” и заснул. Утром я часа два думал, что за “единственная нога” записана на коробке и как она сюда попала.
Зимой 1871 года Тютчев заснул ненадолго, и у него стали складываться стихи:
Дочь его, Дарья Федоровна, посылая эти стихи сестре Екатерине, пояснила, что, просыпаясь, он услыхал, как она рассказывала что-то матери. Скольжение санок за окном, женский говор рядом или в соседней комнате стали впросонках словами «ласточка», «полозья», образовавшими столь благоприятствующий поэзии оксюморон (весенняя зима).
Интересное признание мы находим у Кольриджа по поводу стихотворения «Кубла Хан, или Видение во сне». Стихотворение начинается словами: «In Xanadu did Kubla Khan…». Эта строчка целиком взята из книги, которую Кольридж, по его словам, читал перед тем, как заснул, с той лишь разницей, ничтожной, но мешавшей образованию стиха, что в книге было не «Ксанаду» (три слога), а «Ксанду». Неподходящее звучание поэт, засыпая, исправил. Получился стих, состоящий почти из одних редкостных имен, почти бессмысленный, но благозвучный и полный предчувствуемого смысла. Этот смысл, вернее, описательная его сторона, предуказан был той же старинной книгой и той же первой ее страницей. Кольридж пересказывает ее стихами, отличающимися гибко модулированной интонацией и переменчивым ритмом. Вот первые строки в переводе Бальмонта:
Там, кстати, тоже есть оксюморон и даже родственный тютчевскому: «A sunny pleasure-dome caves of ice», что у Бальмонта прозвучало как
Однако свидетельство Кольриджа важнее наших отрывочных впечатлений.
