Читать «Портреты словами» онлайн - страница 178

Смерть Максима

В конце апреля 1934 года Максим приехал на несколько дней в Ленинград. Жил в «Европейской» гостинице. Однажды мы сговорились встретиться вечером. Вскоре Максим звонит по телефону и говорит, что должен ехать немедленно в Москву – его вызывают по делу. В ближайшие дни обещает вернуться в Ленинград. Проходит несколько дней. Максим не приезжает. Ночью звонок по телефону из Москвы, слышу голос Липы: сквозь рыдания сообщает, что Максим, проболев четыре или пять дней, умер. Это было 11 мая. Послала телеграмму Алексею Максимовичу. Два-три слова, а может, одно? До утра, всю ночь, писала ему письмо – не знала, как подступиться, какими словами сказать… Написала. Хочу ехать в Москву – театр не отпускает, да я и сама заболеваю и попадаю в Горки лишь через какое-то время после похорон. Тяжелая встреча с Алексеем Максимовичем – бросаюсь к нему, целуемся, он жмет мне руки так, что я понимаю: нельзя, не нужно сейчас говорить о Максиме. Я вырываюсь и иду, захлебываясь слезами, по коридору в так называемую «мою» комнату, а Алексей Максимович поднимается в тишине по круглой лестнице наверх, к себе. В доме непривычная тишина.

После ужасной трагедии – смерти Максима – Алексей Максимович имел мужество остаться в живых, но уже не принадлежал себе, и казалось, что он не человек, а учреждение, им же самим порожденное и теперь, несмотря ни на что, обязанное работать.

В августе 1934 года был проведен Первый съезд советских писателей. Алексей Максимович был его инициатором и руководил его подготовкой. Делегатами были писатели со всего Союза, гостями – писатели разных стран мира. На этом съезде Алексей Максимович сделал очень обширный доклад (он писал его долго и очень взволнованно). Во время съезда по вечерам устраивались разные встречи и приемы. Алексей Максимович очень уставал, но был торжественным. Еще бы!

Иностранных гостей Алексей Максимович принимал в Горках. Присутствовали многие члены нашего правительства. В столовой был ужин, проходивший очень взволнованно и интересно. Говорили речи. Меня Алексей Максимович просил сесть рядом с Мальро, благо я говорю по-французски, развлекать его и переводить, что будет нужно. Очень хорошо говорили Арагон, Эльза Триоле, испанская писательница Мария-Тереза Леон и многие другие.

«Бахчисарайский фонтан»

1934 год ознаменован большим событием в моей творческой жизни: участие в постановке балета Б. В. Асафьева «Бахчисарайский фонтан». Я еще в ранней молодости полюбила эту поэму Пушкина. Очень краткое либретто балета написал Николай Дмитриевич Волков, известный театровед. Радлов как худрук просил Б. В. Асафьева написать музыку, балетмейстером пригласил начинающего хореографа Ростислава Захарова, а мне поручил как главному художнику театра оформление. Видно, правильно он все это наметил – спектакль получился и показал совершенно новые пути в балете. Мы все дружно работали. Объединяли нас очень нужные советы Радлова. Состав основных участников балета был первоклассный: Мария – Уланова, Зарема – Вечеслова, Вацлав – Сергеев, Гирей – Дудко, Нурали – Андрей Лопухов и остальные были вдохновенно увлечены работой. Мне удались декорации и костюмы. Решение третьего акта Н. Д. Волков назвал «классикой балетного оформления». Спектакль прошел с огромным успехом, после этого Захаров сразу вышел «на мировую арену», а я впервые удивилась мной содеянному. Не обошлось и без забавного происшествия: так как я тогда еще не освоила удовольствия выходить на вызовы публики, то и на премьеру «Фонтана» я решила, что выйду раскланиваться публике с артистами после последнего акта, а до этого я быстро проскальзывала в конце антракта на свое место в партере, когда свет в зале был уже погашен. Так было и после третьего акта. Только я уселась рядом с мужем у среднего прохода в восьмом ряду, как свет в зале вновь зажегся и одновременно меня просто вырвал с моего места Печковский, знаменитейший тенор театра, всенародно облобызал меня и потащил в самый центр зала, под большую люстру, и, крикнув публике, что вот я и есть художник Ходасевич, предложил меня приветствовать. Трудно рассказать, что я пережила, а думала об одном: только бы не упасть в обморок. Печковский еще раз меня расцеловал и торжественно провел на мое место под овации. Наконец свет погасили, заиграл оркестр. Меня знобило, а где-то – что греха таить – было и торжество. Андрей Романович сочувственно пожал мне руку и прошептал: «Успокойся». После случившегося я почти храбро вышла по окончании спектакля на сцену со всем коллективом, работавшим спектакль, и раскланивалась без неловкости.