Читать «Зверинец верхнего мира» онлайн - страница 103

1790. 24 декабря. Суворов, который имел 25 тысяч солдат и еще молодого Кутузова… (обрыв, окончательный обрыв).

Эй, чтобы не пускаться в ламентации о тщете великих подвигов, я просто представил себе нечистые щеки молодых учителей из какой-нибудь школы на окраине города, мерзкие песенки под гитарку и такой мокрый стук топора, как будто они рубят не дрова, а говядину на рынке.

Но в руке Павича уже блеснул монарший венец, идиотская, претенциозная голограмма на этикетке: почему-то «Губернаторская» казалась ей не такой гадкой самарской водкой, как все остальные. И после первой Павич спросила меня, есть ли в этом месте еще привидения?

Мой стаканчик упал в траву возле горемычного карликового лопуха, до того задушенного дымом, что он даже не цвел.

Я рассказал про белый столбик, с нежностью вспоминая историю двадцатилетней давности и удивляясь каким-то зеркальным отношениям между ней и сегодняшним вечером. Тогда было два Коли и еще один душевнобольной, и теперь две Нади, и одна из них тоже того… тогда был белый столбик, теперь вот личико. Правда, личико – это реальность.

Я, как мог, защищал в их глазах добродушного призрака. Я старался быть нежным и смешливым. Я вспоминал темный блеск леса в круглых стеклах Колиных очков, полиэтиленовые пробки, которые мы нагревали пламенем спичек, и даже стеклянный шов бутылки, неровность которого я чувствовал языком, когда пил из горлышка самтрестовский вермут, и червивые яблоки, и дрожащую поросль вертолетиков. И вот чего не мог понять. Чем дальше я продирался в мои воспоминания, тем тише и суровее они сидели на сучьях, которым кто-то невидимый нет-нет, да и подставит ножку. С какой осторожностью, без визга и смеха, они возвращались в положение равновесия и как согласно действовали, выпрямляясь, упираясь в землю руками. Даже боялись отряхнуть ладони от налипшего сора… Павич разливала. Так, чтобы только закрыть донышко. Я подобрал из-под бедненького лопушка мой утлый, похрустывающий стаканчик. По стенке его во всю длину вытянулся слизняк, в своей рыбьей пелеринке, с желтоватым брюшком. «Тоже пьяница», – показал я его девочкам. Он рожки спрятал и пребывал в задумчивости, пока в мой стаканчик булькающими толчками хлестала водка: раз-два-три-четыре, а когда содрогания стенки прекратились, он снова высунул голову, украшенную двумя темными полосами, выставил вперед пару маленьких шариков и, готовый отдернуть их при встрече с первым же препятствием, такового не обнаружил. Тогда он продвинулся вверх, и я осушил мой стаканчик, край которого так и остался украшенным римской пятеркой его рожек. Потом он заглянул внутрь. Татьяна ахнула. Павич сгорбилась. Надя потянулась, хрустнув суставами пальцев, у нее от большого роста вечно ноет позвоночник. И последней каплей я омочил мордочку слизняка, который перегнулся и уже наполовину был в стакане.

– А еще, – продолжил я, думая, что совсем уже разрядил обстановку, – а еще…

И рассказал им, как однажды, на рассвете, я возвращался домой заросшей тропинкой, и передо мной пролетела крохотная синяя тарелочка с отбитым краем. Какое-то время она двигалась низко, полупрозрачная, то уплотнялась, то становилась еле видной. Рассказал о бабушке с тележкой и о ее плоской собаке, которой никогда не видно анфас: разворачивается и пропала…